небось.
Но тогда… Мориарти должен был знать про кнопку спасателя.
Он позволил мне уничтожить банду.
Почему? Ох…
Я найду его. Хочу на брудершафт!
Мексиканка
Они извинились за то, что придётся сделать прокол на шее. Какие пустяки.
Да я бы руку отдал за то, чтобы попасть в это хранилище.
Вот то-то и оно: выжечь кожу на пальцах, чтобы подделать рисунок отпечатка, – мелочи для грабителей. Надо быть на шаг впереди злоумышленников. Поэтому я ничуть не возражал против имплантата. Безопасность того стоит.
Меня провели за стальные двери, оставили одного, обдали каким-то аэрозолем с потолка, потом сигналом лампочки дали понять, что можно пройти дальше. Шипение, клацание механизмов, какое-то жужжание. Чем дальше, тем страшнее и торжественнее. И воздух будто стерильнее, и моё отражение в стальных поверхностях очередных дверей всё ошарашеннее выглядит.
А дальше – я один в скупо освещённой комнате, уставленной драгоценными картинами. И глухая тишина, такая непривычная в мегаполисе. Мне дали минут пятнадцать. Я старался не моргать, чтобы наглядеться впрок. За такое время можно обойти всю комнату, и я обошёл её, не торопясь, мелко шагая по часовой стрелке. Но в первую же секунду я почувствовал, в какой точке комнаты стоит «Мексиканка». Конечно, меня потянуло именно к ней. Наверное, она была чуть ярче освещена, чем все другие картины. В какую-то секунду мне почудился шорох платья и смешок с той стороны, я даже дёрнулся и обернулся. Но нет: в хранилище был я один. Просто она нарисована как живая, и я краем глаза засёк её взгляд. Тот самый знаменитый взгляд. Кто-то говорит, что она смотрит насмешливо – так же, как «Мона Лиза». И так же переоценена. И то, и другое ерунда. Я бы сказал, что она смотрит на тебя так, как будто знает все твои мысли. Наверное, над чьими-то мыслями она и смеётся. Вот эти люди такие слухи и распускают. Я понял, как это правильно, что «Мексиканка» не стоит в музее, а спрятана за семью печатями. Зачем смущать людей этим рентгеновским взглядом? Довольно с них репродукций.
Я тоже знал её по репродукциям: каждый локон, каждую пуговку на платье. Но и близко не ожидал, что она меня так обожжёт, когда я увижу её вживую. И за что мне только такая честь?
Действительно, за что?
Я спросил об этом Виктора. Виктор объяснил, что иметь дело с современными искусствоведами – это всё равно что добровольно пускать лису в курятник. Их всех купили, даже тех, кто не продавался. Они испорчены деньгами и конъюнктурой так называемого современного искусства. А что такое современное искусство? Сунуть мышь в блендер, продать фарш за миллион долларов. Ну, в общем, я должен понимать, что к чему. А раз понимаю, то именно такой молодой, незашоренный талант из провинции – тот, кто им нужен. Сам Папа имел себе за правило привлекать к любым проектам «свежую кровь». А ему не откажешь в прозорливости.
И я не отказывал в прозорливости человеку, который создал технологическую компанию, знаменитую на весь мир. Поговаривают, что он продал душу дьяволу, чтобы научиться создавать таких поразительных роботов. Возможно, он просто был очень умён. Его гигантская фотография украшает холл этого небоскрёба: десять шагов от левого уха до правого. Виктор похож на своего великого отца, хотя тот и не поджимал губы так капризно. Впрочем, эта привычка делает Виктора похожим на аристократа. У меня дух захватило, когда я его увидел. Словно имеешь дело с человеком тех времён, из которых дошла до нас «Мексиканка».
Кстати, говорят, что когда связываешь судьбу с этой картиной, то с тобой начинают происходить всякие странности. Суеверия. «Мексиканку» изучает огромное количество специалистов по всему миру. У кого-то рано или поздно звонит телефон, и его приглашают в столицу работать с оригиналами. Это, собственно, всё необычное, что пока произошло со мной.
Я вышел из хранилища и отправился в гостиницу отдыхать и готовиться к новому рабочему дню. Точнее, меня отправили, наказав хорошо отдохнуть и переварить впечатления. Легко сказать: титанических размеров высокотехнологичное хранилище картин ошарашивало, но и огромный дорогой отель производил впечатление. Конечно, стальных дверей с кодовыми замками в отеле нет, но если ты провинциал, то тебя легко поразить, например, пылесосом. Особенно если он роботизированный, хромированный, а горничная, которая им помыкает, одета в униформу, достойную космических войск.
В баре гостиницы убивают вечера уставшие командированные. Я не умею заводить знакомства, но само собой получилось так, что меня распирало от впечатлений, а барные стойки вроде как предназначены для ненавязчивых бесед. Так по крайней мере следует из фильмов.
– Вы знаете, я тоже в последние годы занималась картинами.
– Так вы искусствовед?
– Нет, я биолог. Меня привлекли к одному проекту. Видите ли, на некоторых старых картинах у персонажей очень странные пальцы. Люди бог знает что выдумывают, чтобы это объяснить. Мы считаем, что у них попросту ревматоидный артрит. Или подагра.
Я помнил эти скрюченные пальцы у одной из граций Рубенса. Сам Рубенс страдал артритом. Как, возможно, и его жена, позировавшая для этой картины.
