Кассиус вяло отмахнулся — пускай.
— Тогда… — Винсент грузно развернулся всем телом, и по его неозвученной команде повсюду вымирали, будто скованные морозом, пересуды и выкрики; Элоиза опустилась на место, точно сломалась пополам, закрыла ладонями лицо. По запястьям черными потеками ползла размазанная косметика. А Вербена сжала кулаки и неотрывно уставилась вперед — туда, где сидел Целест и прикованный к нему Рони и стояла Декстра. — С дозволения Владыки… Начнем.
У Рони оставалось секунд пять.
Хорошо, что он уже «коннектился», хорошо, что Целест не сопротивлялся — в отличие от большинства людей и Магнитов, и все-таки у каждого — защита от полного слияния, рефлекс на уровне подкорки, подобный зрачковому или мышечному.
У Рони — секунда или две.
Потом — поздно; Целест не выдержит Печати один.
Но вдвоем можно… попробовать.
«Печать — не смертный приговор», и он нырнул в чужое сознание. Оттолкнуло — будто на батуте; Рони почему-то явился образ пружинистого желе.
«Все-будет-хорошо», — пока Целест следил завороженно за Декстрой — губы в ниточку, слились с лицом, пламя волос почти погасло, заголив покрытый шрамами бритый череп; из рук вырастают лезвия — откуда-то вынырнул страж и предложил казенный нож с витой рукоятью, похожей на рог, но Декстра и не взглянула на заточенную сталь.
— Прости, — сказала она тихо. — Так надо.
Целест сглотнул. Зажмурился.
Рони рванулся снова — наслаивая собственное сознание на Целестово; мы-одно-целое, напарники — Магниты ближе любовников в минуту соития, связаны крепче сиамских близнецов. Вместе — навсегда.
Боль — тоже. И если смерть… нет, смерти не бывать.
Рони — тело Рони — сползло безвольным мешком с пуговичными глазами. Оно ему не понадобится, по крайней мере ближайшие минут двадцать.
В расширившихся зрачках Целеста мелькнуло лезвие — и почти брезгливая гримаса Декстры, словно она ненавидела — преступника или то, что ей нужно было сделать?
«Какая… разница».
От первого надреза — там, где лоб с холодной испариной переходил в рыжие волосы, — Целест только вздрогнул. Не больно. Одержимые похлеще отделывали, да-а.
— Черт. Твои гребаные патлы, — ругнулась Декстра.
Она зажала его мускулистыми ногами, на манер кожевника, свежующего тушу. Запрокинула голову Целеста, плюнула на руку и пригладила его волосы — чтобы не мешали. Проступившей кровью «закрепила» их.
А потом действовала быстро.
Подцепила уже надрезанную кожу, и потянула на себя, подрезая попутно нервы и тонкие лицевые мышцы. Словно стягивала кровавую маску.
«Мое лицо, — думал Целест, наблюдая, как отходит фрагмент за фрагментом эпидермис, мышечная и нервная ткань, тянется за ножом двухцветной бело-красной кляксой. — Она вырезает мое лицо. Что она мне оставит?»
Боль вызрела и разорвалась где-то под горлом, но кричать он не мог. Только приоткрыть рот и дышать прерывисто, словно умирающая лошадь. В рот затекала соленая липкая влага, покрывала пленкой язык и мешала дышать тоже.
«Я умираю», — думал Целест, когда Декстра соскоблила кожу и мясо — почти до черепа, от лба до уха.
«Я умираю», он цеплялся ногтями за скамейку. Вместе с болью горько подкатывала к горлу тошнота и тут же откатывало обратно — к полутьме, к забытью. Он почувствовал, как потеплело и намокло в паху — то ли натекла кровь, то ли обмочился. Он потерял сознание где-то, когда Декстра подцепила кромкой лезвия вехнее и нижнее веки и выдрала их, оставив глазное яблоко белесо и обморочно таращиться в потолок.
В зале тишина сменялась стонами и выкриками. Кого-то тошнило, кто-то пытался выбраться — но стражи уже не выпускали. Два или три молодых мистика перехватили эманации боли — и теперь всхлипывали, болезненно трясли головами, прогоняя чужие «картинки».
Элоиза сидела ровно, поджав губы и вытянувшись в струнку. Она побледнела до оттенка мрамора в доме Альена, мертвого ледяного мрамора, но следила за процедурой наложения Печати — так именовалась пытка в книгах — неотрывно и спокойно. Кассиус обмахивался ее веером и пил воду с лимонным соком из круглого стакана.
Тао закусил губу — в тот момент, когда Декстра срезала щеку и часть губы — правую сторону — Целеста. Авис завесился темными волосами, точно балдахином.
Тишина ползла по залу, прерываемая омерзительным чмяканьем отдираемого мяса и короткими выдохами.
