мистиков, Винсента. — Она выучила эти слова, как заучивают текст на незнакомом, чужом языке, расстановка переносов и ударений, в сумме — бессмыслица. Потом прикусила язык. — Прости. Мы хотели спасти Мир Восстановленный. Не получилось. Винсент заплатил жизнью и кровью, если тебе от этого станет легче.
«Легче?» — едва ли Целест слышал. Ломило шею, и что-то вязкое собиралось под языком, он выпростал из-под одеяла руки — закусить палец или закурить, то и другое — лучше всего.
Вербена — Амбивалент. Они нашли ее в Пестром Квартале, танцовщицу со смуглой кожей и луною в глазах; ее волосы пахнут полевыми травами, и когда она рядом, Целест чувствует себя глупым и счастливым. Она богиня.
«Амбивалент».
Ничего не изменилось — перестановка знака, не более.
«Ну и пусть».
— За что простить? — проговорил Рони. Целест изучал потолок, словно обнаружил там скрижали — откровение свыше, и Рони встревожила пустотная отрешенность. Сходят ли воины с ума? Может ли мистик судить о безумии?
Он взъерошил давно не мытые волосы. Боль Целеста перекинулась ему, и саднило в виске, нарывающим зубом, воспаленным горлом и носоглоткой. За недели «экранирования» Рони привык, но сейчас прибавилось еще что-то свинцово-серое, как могильная плита; он задыхался.
«Это Элоиза», — подумал он. Отрешенное кукольное лицо — рыжие волосы и распахнутые загустелые, как старый мед, глаза. Танцующая Вербена — у нее тоже взгляд — лунный камень, холодный камень. Она танцует и считает.
— За что простить? — повторил Целест, а Рони — за ним.
Сам Рони-то знал. Предстояло выслушать второй раз.
Декстра сцепила пальцы в замок и принялась говорить глухим монотонным голосом, от которого клонило в сон:
— Винсент чувствовал Амбивалента давно. Что он появился, как и было предсказано Архивом и дешифраторами, — не думай, что ты один наведывался в Пестрый Квартал за запрещенными книгами и в подворотни к людям-машинам. «Амбивалент здесь, в Виндикаре», — говорил он, и я поначалу не верила — черт, мистикам частенько всякое мерещится. — Декстра прикусила язык и улыбнулась уголком губы, — Извини, Рони. Но потом стали появляться «разумные» одержимые — следы Амбивалента прямо перед носом, черт бы их побрал. Нам дали «добро» на… пытки, но этого было недостаточно.
Целест пробовал слова на вкус. Сухие, как песок и скрипят на губах. У Декстры голос почти как у дешифратора из замороженного подвала. Они бы понравились друг другу.
— Ваше «объединение», — Декстра фыркнула и осеклась в который раз, — дурацкая идея, конечно, была. И ты там наломал дров. Не могло быть никакого объединения… а вот Амбиваленту оно на руку, о да, она наверняка надеялась всем выдрать мозги еще там — но что-то помешало. Может быть, даже Альена, мир праху его.
Декстра вновь замолкла.
Рони сглотнул: начиналось худшее. Перед ним на рваном одеяле лежали руки Целеста — когти гигантской птицы, желтые в коричневинку. Ощерятся ли они колючками? И вздумает ли Целест атаковать?
— Но подозрения насчет Вербены подтвердились именно тогда, на вашем глупом шоу. Она заворожила всех, людей и Магнитов, если бы она приказала броситься с верхушки Цитадели — без всякой одержимости бы спрыгнули. Как лемминги. Но Винсент и я знали, что Ам-бивалента так просто не поймаешь — хитер, гад, и защищен сторицей. И все-таки было у Вербены слабое место…
«Какое же?» — спросил Целест ватно и бесцветно — перевел Рони так же. Целест знал ответ.
— Ты.
Он кивнул.
— Ты, — повторила Декстра. — Прости. Да. Все, что случилось с твоим… отцом и с тобой, да и с…
«Нет, пожалуйста». — Рони прокусил губу до крови.
— …с Элоизой — все из-за нас. Мы с Винсентом объяснили план Тао и Авису — смышленные ребята и хорошие друзья, Целест, они до последнего не хотели «подставлять» тебя.
«Хорошие друзья. У тебя хорошие друзья, парень», — Целесту хотелось выть и грохнуться в обморок. Он покачивался, как деревянная кукла- болванчик.
— Все — один к одному подобралось. Этот парнишка из аристократов, Триэн — мечтал стать главным и убрать
Адриана Альену. Нам Верховный Сенатор тоже мешал. И ты — единственная приманка, которая могла бы вырубить Амбивалента, потому что проклятый Амбивалент оказался глупой девчонкой-подростком, влюбленной как мартовская кошка. В тебя влюбленной. И… почти получилось, Целест. Почти.
«Меня подставили. Меня использовали» — это были слишком громкие и резкие слова, все равно, что принять-таки пощечину — истерзанной
