Глава 14
ГРЕШНИКИ НА ПРОДАЖУ
Мои глаза горели, в рот попадал грязный песок. Уже несколько часов мы пробирались наверх через термитоподобные жилища на окраине Аваддона, через лужи, грязь, осколки камней, но так и не могли найти выход к следующему уровню.
— Сколько еще до выхода? — спросил я.
— Из Аваддона? Да не знаю, — Гоб принял задумчивый вид. — Никогда не был на самом верху. Высоко. Далеко.
Я выругался. Ругательств в Аду было все равно что угля в Ньюкасле, [26]но такова уж моя привычка.
— А что дальше?
— Там в вышине?
Я решил, что он имел в виду высшие слои, а не высшие чины, но сказал:
— И наверху, и внизу.
Гоб, похоже, думал, что я какой-то безобидный псих. Это не сделало его более доверчивым, но, как и большинство детей, пусть даже бессмертных, он был готов оставаться со мной, пока ему было интересно.
— Внизу под Аваддоном, там Аэроб. Темнота сплошная. Не ходи туда.
Эреб. [27]Самый высокий из Темных уровней. У меня было достаточно информации от Ламех про этот уровень, так что я точно не собирался посещать его. Именно в Эребе начинался хаос, это был уровень жутких мучений и отчаяния.
— А наверху?
— Над Аваддоном? Не знаю. Думаю, дальше там Фоделевы луга, где Рынок грешников.
Я немного приободрился. Поручение Архангела Темюэля надо было передать некому Рипрашу, который работал на Рынке грешников, а это значило, что Гоб имел в виду Асфоделевые луга (они располагались на средних уровнях Ада, но, несмотря на свое милое название, скорее всего, окажутся мрачным местечком). Впервые я ощутил хоть какую-то надежду в том, что могу сделать здесь что-то полезное. Каз наверняка находится рядом с Элигором на самых высших уровнях далеко-далеко над нами, где было нечто вроде местной Парк авеню. Но если я найду Рипраша и выполню поручение босса, то, может быть, смогу попросить о кое-какой помощи.
— Гоб, ты не поможешь мне добраться до Рынка грешников?
Малыш осмотрел меня с ног до головы. Со своими взъерошенными волосами, тощими конечностями и огромными глазами, он был похож на Суперкрошек из мультика, только не таких анорексичных.
— Может, и помогу. Обойдется тебе в еще одну капельку.
— Без проблем, — сейчас у меня не было ни одной монеты, но я с легкостью пообещал ему бонус.
— Я подумаю, — сказал он, пока я с трудом поднимался на ноги.
Мой гид, он был холодным и жестким малышом. Я вытягивал из него информацию по ниточке, пока мы продвигались по узким и переполненным переулкам Аваддона. Как оказалось, Гоб действительно родился здесь в отличие от большинства других обитателей Ада. Все жители здесь попадали под три основные категории: Нерожденные, то есть ангелы и прочие небесные создания, обреченные Господом на существование в Аду; Проклятые (что, собственно, и не нуждается в пояснениях); а также еще одна небольшая категория под названием Балласт. К ним и относился Гоб: он был ребенком, чья мать была отправлена в Ад беременной. Она дала ему «жизнь» здесь, в окружении криков и уродливых лиц, а потом отправилась изучать место своей вечной ссылки. Балласт — лишний груз на борту корабля, который никто не спасает, если судно идет ко дну. Вот кем был Гоб. Он вырос без матери на грязных улицах Аваддона, а его единственной семьей были его надменный надзиратель и его собратья по воровству и убийствам. Правда, как Я начинал понимать, в Гобе было что-то, чего не было у других. Ни доброта, ни забота о других — таким чувствам не место в Аду, но, я думаю, у него было любопытство.
По любым меркам, он был странным малышом. Каждую ночь — когда мы считали, что она настала, — он готовился ко сну, как животное, ложась прямо в грязь, траву или даже крапиву, жгучесть которой он, как казалось, едва замечал. Сначала он нюхал (он не мог объяснить, зачем, просто говорил, что место должно пахнуть «правильно»), потом ложился на бок, подобрав ноги к подбородку, катался с одной стороны на другую, устраивая в земле небольшую выемку. Затем он возвращался в изначальную позицию «колени к подбородку», закрывал глаза и мгновенно засыпал. Иногда, когда Гоб спал, он издавал негромкие животные звуки, беззвучное скуление и сдавленный визг, которые в его снах или памяти, должно быть, звучали очень громко. Я старался не представлять, что же такое гонится за ним во сне.
Бодрствующим он был не менее забавен, но у этой забавы был печальный оттенок. Он вскакивал от любого шума, как будто услышал выстрел. Когда мы останавливались отдохнуть при свете дня (если зловещий красноватый свет можно было назвать дневным), Гоб не мог просто присесть и расслабиться,
