готовили.
– Насчет Светланы… – начал Миша, но запнулся и махнул рюмку.
– Ей хуже? – встревожился я.
– Ты только горячку не пори. Выпей еще.
Первая бутылка постепенно подходила к концу. Я с трудом послушался. Миша молча смотрел на меня.
– В общем, Светлана беременная была, – наконец рубанул он. – На втором месяце. Ты когда у нее силы взял… Она же слабенькая, сам знаешь. Короче, умер ребенок. Вот.
Несколько секунд я тупо смотрел на него как громом пораженный. Водка меня действительно спасла, притупив первое впечатление от услышанного.
– Как… ребенок?
Неожиданно я ощутил, что все выпитое сейчас резко пойдет наружу, прямо на стол.
– Так, ребенок, – тяжело вздохнул Миша. – Мальчик.
Этот проклятый, бесконечно длинный день продолжал добивать меня, втаптывать, рвать изнутри на части. Я вдруг почувствовал, что пространство вокруг начинает крениться, ломаться, лететь в какую-то зияющую, чернеющую пустоту.
Беременная… Светлана носила ребенка! Наверняка от Вити. А нам, видимо, боялась сказать. Или ждала удобного момента. И теперь его нет…
По моей, Светлого Иного, вине!
Мне стало трудно дышать. Недавно пережитой ужас от потери матери навалился на меня с новой, такой чудовищной силой, что у меня чуть не остановилось сердце.
Я УБИЛ РЕБЕНКА СВОЕЙ СЕСТРЫ! Своего племянника, маминого внука… Стремясь сделать добро, я совершил чудовищное зло…
– Миха… – подавив рвотный позыв, не своим голосом просипел я.
– Тихо-тихо. – Он наклонился ко мне. – Ты не виноват. Кто же знал, никто не знал… Только в лазарете выяснилось.
Я – убийца.
– Я убил, – ни к кому не обращаясь, вслух проговорил я.
– Ты. Не. Виноват, – раздельно произнес Миша. – Если бы не это, вы бы оба сейчас скорее всего были мертвы.
Меня заколотило. Весь выпитый алкоголь как рукой сняло. Или это у меня уже начиналась истерика?
Я убил ребенка.
Маленькую, едва зародившуюся жизнь. Родную.
Я почувствовал, что теряю над собой контроль. Как я теперь посмотрю Свете в глаза? А Витя… Знал ли он? Простят ли они меня… Да какое, к лешему, прощение! И почему мне не сказал Осип Валерьянович? Не успел? Не хотел?
– И когда же мне хотели сказать?!
– Не знаю. Мне в курилке хирург проболтался, – видя мое оцепенение, пояснил Миша. – Уже после того, как вы в больницу поехали.
Драгомыслов, звоня мне, скорее всего наверняка был в курсе, но не стал добивать, решил дать немного времени и прислал ко мне Мишу. Зная о нашей дружбе, сложил с себя ношу, предоставив ему этот разговор.
Запустив пальцы в волосы, я стиснул зубы и тихонько завыл.
– Что-то случилось? – на звук подошла встревоженная Юля.
– Еще неси, – откупоривая вторую бутылку, ответил Миша. – А Валик вообще тут?
– Да, в кабинете.
– Пусть потом подойдет, как освободится.
– Хорошо, я передам.
Разлив новую порцию водки, Миша посмотрел на меня.
Я плакал.
Потом стал пить. Много и жадно. Отчаянно. Но спиртное не хотело заливать боль.
Усмирить такие страдания оно было не способно. Но я все равно пил и пил… Миша молча подливал. Пил сам.
Через какое-то время к нам подсел Вельдикян, что-то говорил, но я ничего уже к тому времени не соображал. Это было какое-то другое, незнакомое существо, внутри которого где-то глубоко спрятался Светлый Иной Степан Балабанов.
Не сумевший спасти мать и убивший ребенка.
Я смутно помнил происходящее дальше. Окончательно набравшись, я в истерике кричал что-то про развоплощение, чувствуя, как сзади меня скручивает Вельдикян, а перед лицом трясет кулаком Миша с горящими глазами и суровым, рычащим голосом что-то внушает…
В тот вечер я напился так, как не делал уже много лет. Не помня, каким образом я попал домой, я, не раздеваясь, рухнул на диван и провалился в тяжелый глубокий сон без сновидений.
