Тут его и правда ждали. Все. С шампанским. Как же! «Бюро» спасено. Повод есть! Сегодня все это Алека раздражало. Видимо, сказывался пережитый еще час назад стресс. Да и вообще, все это было как-то не к месту и не вовремя. Хотя обычно он с удовольствием принимал участие в корпоративных сходках. Да и повод, в общем-то, серьезный.
Он остановился возле кресла председателя. Садиться в него Алеку не хотелось. И опять же, не было времени. Все застыли, улыбки мгновенно слетели с лиц. Уж очень серьезный вид был у Алека. Все ждали, что он скажет. Алек, естественно, тут же растерялся.
– Ну… В общем, поздравляю нас всех, – начал он. – Влада мы взяли в «Бюро». У нас теперь есть штатный экзорцист. Пусть девочки в приемной оформят приказ, и что там еще надо… Вы уже в курсе, наверное.
– Да. Успокойся ты. – Наташа хорошо понимала его состояние. – Алек, расскажи лучше, что там со Шведом.
Уж лучше бы они требовали подробностей про экзорцизм. Говорить о Шведе Алеку совсем не хотелось…
– Наташ… Ребята. – Он обвел всех взглядом. – Шведа убили.
Никто не задавал вопросов. Все просто молча ждали, что Алек еще скажет. Сам. Всем им уже приходилось терять друзей. Время просто такое поганое, когда, дожив до тридцатника, уже успеваешь два-три раза посетить похороны своих друзей и близких. А уж людям их профессии без таких посещений никак. И все уже привыкли переживать молча. Молча получать такие новости.
– Одна дура… – Алеку очень хотелось не выбирать выражения, но он сдержался. – Очень боялась, что Швед наговорит лишнего. И… Ему перерезали горло. Ночью. На Авалоне. Это связано с тем делом, что мы с Леной сейчас ведем.
«Авалоном» они все называли ту странную парковую зону, где и нашли труп художника.
– Это потому Влад так испугался, когда я сказала, что Швед названый брат Елены? – спросила Наташа. Сказать «был» язык не поворачивался. Хотя она-то могла и понять, еще утром, что все для их друга сложилось так печально.
– Да, – согласился Алек. – Еще убиты трое Ленкиных бывших любовников. Давайте только без подробностей сейчас, ладно?
– Но это по нашей части? – уточнил Степка, один из ведьмаков, Алеков напарник по бригаде.
– Естественно. Не просто криминал, – огорчил его Алек. – Мне надо ехать опросить одного старого козла. Соседа Шведа. Женька, поедешь со мной?
– Конечно. – Демонолог резко скомкал в руке пластиковый стаканчик и швырнул его через весь зал в урну.
Алек против воли улыбнулся.
– Братва, вы меня радуете. В баре куча посуды, а вы из пластиковых шампусик хлещете.
– Да так, по традиции, – смущенно ответил за всех Ванька, ведьмак из другой бригады. Он был ярым приверженцем «неформальских» традиций. Когда- то такие традиции были близки им всем. Разве что кроме Гелочки.
– И еще. – Алек опять стал серьезным и немного смущенно спросил: – У кого-нибудь есть Ленкины фотки?
Народ, который уже собирался расходиться на рабочие места, застыл. На лицах читалось недоумение. Алек начал раздражаться, прекрасно понимая причины. Конечно, он ведь был Елене самым близким человеком. По мнению большинства сотрудников. Даже очень близким. И тут такая нелепая просьба. Но почему он должен таскать Ленкины фотки с собой? Может, еще и в бумажнике их хранить? Но она же не его любимая женщина. Алек, конечно, ее любит. Но не в том смысле…
– Найдем, Алек, – спокойно решила за всех Люда.
Просто чудо девочка! Спокойная, рассудительная. И, главное, не лезет куда не просят. Надо человеку фотки, значит, надо. Чего тут на него пялиться с удивлением.
Народ опять засуетился. Все поспешили по кабинетам, к компьютерам. Искать фотографии. Кто-то уже рылся в фотогаллереях на смартфонах. Алек не стал дожидаться результатов. Перешлют эмэмэс. Ему необходимо поболтать тет-а-тет с Анатолием. И как можно скорее.
Елена выполнила основной фронт работ по загрузке плиты будущими вкусными блюдами. Теперь все зависит не от нее. Как закипит, как сварится да потушится, там уж и за салаты можно приниматься. Тянуть больше нельзя. Она взяла с кухни пепельницу, бутылку с сывороткой, журнал Шведа и пошла в комнату.
Теперь находиться одной ей не хотелось. Чисто интуитивное, женское желание быть поближе к мужчине, когда тебе плохо. А то, что от прочтения дневника хорошо ей не будет, она знала. Она устроилась прямо на полу, на мягком ковре, рядом с софой, на которой спал Влад. Бутылку с сывороткой поставила рядом. Как и пепельницу. Тут же закурила, метнув взгляд на открытую форточку. В других комнатах тоже открыты. Значит, запах быстро выветрится.
Теперь самое страшное – открыть первую страницу. Столкнуться со строчками, неровными, мелкими, написанными знакомым до боли почерком.
Пока курила, просто держала журнал на коленях. Привыкала. Потом решительно затушила окурок, набрала воздуха в легкие, задержала дыхание, как перед прыжком в воду. Открыла.
В общем, ничего не произошло. У нее было сильно развито чувство самосохранения. В ожидании неминуемой боли от потери, чтобы, что называется, не травить душу, память сама захлопнулась, закрылась на все замки. Чтобы не было тяжких воспоминаний, слишком радостных, слишком светлых и дорогих. А
