– Мастер Итин Этаналь? – Узнал… А кто его теперь не узнает, после того злосчастного суда?..
– Это он обвинил Мастера Кодонака! – говорит кудрявый парень так, будто кто-то в этом Городе еще не слышал об этом. Хотя он и не обвинял…
Светловолосый тем временем согнулся пополам и тяжело дышит – справляется с оттоком; он наверняка студент Академии Силы.
– Студенты? – ухмыляется Мастер, окидывая оценивающим взглядом парней.
– Да, – кивает тот, который, наверное, Тико.
– И что, вы – студенты, решили, будто у вас есть право судить Мастера Силы? – говорит он голосом холодным как лед.
Они сникли.
– Вам кажется, что это понравилось бы Мастеру Кодонаку? – Он словно заносит над ними свой меч – так низко и виновато склоняются их головы.
– Похоже, вы плохо его знаете! Мастер, – он делает ударение на этом слове, – Итин Этаналь никого не обвинял! Он сказал то, что должен был сказать! Он исполнил свой долг! И если бы на его месте был кто-нибудь из вас, вы должны были поступить точно так же, только смелости у вас вряд ли хватило бы! Расступись! – И они расступились.
Боевой Мастер, к удивлению Итина, склонил голову в почтительном приветственном жесте и сделал шаг назад, давая ему дорогу.
Итин направился в открывшийся проход на подкашивающихся ногах, стараясь ступать как можно тверже. Нужно сохранить достоинство – не побежать, идти…
Глава 26
Крылья
Утариец-лучник Эй-Га метнул кости, насмешливо глядя, пока они катились, на тарийского воина, с которым играл, – ширококостного медлительного Гаила.
– Ни искры, ни пламени! Раздери меня Древний! – ругнулся Гаил, когда кости упали шестерками и пятерками вверх.
Он вытащил из кошеля серебряный огонек (как здесь назывались монеты) и громко с досады грохнул им по столу.
– Проклятый утариец! Да ты жульничал… – вяло зарычал Гаил.
Харт, стоящий тут же, скалился во все свои родные и вставленные зубы. Он уже давно с утарийцем играть не садился.
Эй-Га накрыл ладонью и подтянул к себе монету.
– Еще разок? – спросил он, и на его черном лице засияла белозубая улыбка.
– Не-е!.. Лучше я с Одаренным сяду играть, чем с тобой! – замахал руками Гаил.
– Это с Вирдом-то? – переспросил Харт.
– Почему с Вирдом? С любым. Ты разве поговорки такой не слышал?
Харт только пожал плечами. А утариец в это время откинулся на спинку деревянного стула и подозвал подавальщицу, чтобы та принесла еще вина.
Ого уже захмелел, а этим троим – утарийцу, Харту и Гаилу – хоть бы что!
В Шеалсоне скучно. Тарийский этот город – мирный, тихий, как болото. Никогда Ого не думал, что ему так может надоесть ничегонеделание, а вернее – времяпровождение в тавернах за играми, выпивкой и болтовней о слухах с границы, о войне с Арой и прочей ерунде. Вроде бы о такой жизни он и мечтал, но…
Фенэ его отвергла. Он ревновал ее к Гани Наэлю, а она нашла себе другого тарийского Мастера – Агаята. И, кажется, дело уже точно дошло до свадьбы. Когда он видел издали Фенэ, прогуливающуюся по узким улочкам под руку с командиром трехтысячного отряда, сердце его щемило. Не думал Ого, что ему будет так больно. Почти так же больно, как из-за Михель… Хотя Фенэ и не поливала, смеясь, соленой водой его свежие раны, но казалось, что она именно так и делает, разве что раны не на спине, а на сердце.
Еще и Рохо… Хотя Рохо уже не было, этот Вирд – совсем не Рохо. Он другой. Он стал таким… благородным. К’Хаэль. Долгожитель. Одаренный. Живет у богатой госпожи, как и Наэль. Всегда чем-то важным занят. Его приглашают в Здание Правления, в дома почетных жителей. Он ходит в нарядах из блестящей ткани, какую носят здесь только богатые мужчины, стягивает свои волосы на затылке, у него меч на поясе (хотя Ого теперь тоже носит меч). И глядя на этого разодетого господина, способного за несколько минут убить дюжину арайских бойцов или исцелить человека, над которым уже носится дыхание смерти, готовой задуть его еле тлеющий огонь, – никогда не подумаешь, что это тот же простой босоногий раб Рохо, что сидел вместе с Ого вечерами под Деревом Размышлений и мечтал о свободе. Или тот же мальчик-сирота, что вместе с Ого слушал сказку его золотой мамочки…
Мамочка Инал… Сердце Ого сжалось еще сильнее. Где она? Что с ней? Он тут бездельничает, пьет, пристает к девушкам, тоскует по Фенэ, а о своей кутийской маме почти забыл… Что он за сын!
Нужно бы вернуться в Ару и выручить ее из рабства. Как бы он хотел, чтобы она увидела этот город! Ей бы здесь понравилось: сады, красивые дома, добрые и приветливые люди…
Но граница закрыта, думать о вызволении нужно было тогда, когда он проходил через врата. Но тогда он был как пьяный от неожиданно свалившейся на него свободы. Да и Фенэ… Он чувствовал такую к ней благодарность, что готов был добровольно везде следовать за ней, а уж когда она подарила ему
