Девушка запунцовела, застреляла глазами:
– Барина нетути. Только барыня и барышня… Да вы точно ли к нам, господин ахвицер? А то ваш-то во втором этаже живуть… Мне ихняя служанка говорила: приехал молодой барин. Как есть – ахвицер. Дохтур…
– Нет, миленькая, – улыбнулся Чапаев и снова ожег глазами девчонку. – Мне точно к твоему барину надобно. Ну, пока можно и с барыней побалакать. Беги, красавушка, доложи, что зауряд-прапорщик Чапаев по делу от генерала-майора Львова принять просят.
Через несколько минут он уже беседовал с хозяйкой, Ядвигой Викторовной Листовничей[72]. Наследница польских шляхтичей попробовала, было, разговаривать с каким-то зауряд-прапорщиком, что называется, «через губу». Наверное, это произвело бы на Чапаева желаемое воздействие, случись этот разговор парой лет раньше, а сейчас Василий Иванович сперва лишь хмыкал, вспоминая расправу с польскими аристократами, посмевшими перечить его командиру, а потом подпустил баса и рявкнул на оторопевшую Ядвигу Викторовну так, как рявкал на подчиненных на плацу или в атаке:
– М-А-А-АЛЧАТЬ!!! Квартира ваша требуется в распоряжение военных властей для выполнения секретного задания Ставки его императорского величества! Смотреть на меня! В глаза, я сказал! Их превосходительство, генерал-майор Львов, велел передать вам двадцать две тысячи пятьсот рублей в качестве возмещения и дать три дни для переезду. Вопросы? Предложения? Просьбы? Нет? ВЫПА-А-А-АЛНЯТЬ! Стой! – И он сунул окончательно очумевшей Листовничей бумагу. – Грамотная?!
Ядвига Викторовна сумела лишь судорожно кивнуть. Сумма, которую предлагали «в качестве возмещения», поразила женщину, ибо точно равнялась сумме, в которую оценивался весь дом.
– Тады подписывай, где птичка карандашом! Деньги сочти и ниже сумму словами пиши. И снова подпиши! Жильцов упреди, и лавочнику скажи, чтоб торговлишку свою поприкрыл на время. Вопросы? Нет вопросов? Желаю здравствовать!..
Оставив деньги и забрав расписку, Чапаев ушел, на прощание ущипнув за щечку смазливую горничную:
– Прощевайте, красавица. Даст бог – свидимся…
В дом тринадцать по Андреевскому спуску Львов заехал ночью, через час после полуночи. Вместе с ним на конспиративную квартиру заехала полная штурмовая группа – два десятка штурмовиков первой волны. Штурмовики не первый день знали своего командира, а потому без рассуждений выполнили бы любой его приказ. Разве что родных детей резать бы не стали…
Глеб потратил пару часов на то, чтобы осмотреть все помещения снятого Чапаевым дома, затем разместил штурмовиков, озаботился питанием всех прибывших и завалился на кожаный диван спать. А поздним утром, выйдя во двор покурить, а заодно и осмотреть глухой забор, которым кто-то добрый обнес двор, неожиданно столкнулся с молодым человеком в накинутой на плечи солдатской шинели и нахлобученной на голову студенческой фуражке, но почему-то – с офицерской кокардой.
Увидев эдакое чудо, Львов опешил и несколько секунд внимательно разглядывал студента-солдата-офицера. В свою очередь тот тоже пялился на генерала с орденами на расстегнутом кителе, не делая, однако, попыток привести себя в божеский вид. Словно замороженный…
– Вы, извиняюсь, кто или что? – поинтересовался Глеб задумчиво. – Что-то я такой формы в нашей армии не припомню.
Молодой человек отмерз, попытался встать по стойке «смирно», отчего его шинель сползла с плеч и упала, обнажив несвежую, сероватую рубаху:
– Здравия желаю, ваше превосходительство! Осмелюсь доложить: студент-доброволец[73] при полевом лазарете Булгаков!
– Михаил Афанасьевич? – снова уставился на молодого человека Глеб. – Вы – Михаил Афанасьевич Булгаков?!
– Д-да… Но прошу извинить, ваше превосходительство, я вас что-то не припомина…
– Пренебреги, – махнул рукой Глеб и взял студента-добровольца за рукав рубахи. – А пойдемте-ка к нам, Михаил Афанасьевич. Посидим, коньячку дерябнем, поговорим за жизнь, за смерть, а еще – про мастеров и рукописи, которые не горят…
…Через несколько часов невменяемо пьяный Булгаков сидел в окружении штурмовиков и пытался рассказать им о жизни в полевом госпитале Юго- Западного фронта:
– …И т-тут я… ему и г-говорю-у-у… Г-господин х-х-х…. х-х-х… х-х-х-хиругр… то есть х-х-хирург… з-за… зачем вы хотите делать ампутацию?..
– Чего? – поднял голову пьяненький Гагарин. – Чего делать?
– Ампутацию… Ну, это руку отрезать… или ногу…
– А-а-а, – понятливо кивнул ефрейтор. – Отрезать ногу – это можно… – Он хлопнул Булгакова по плечу, от чего тот едва не ткнулся лицом в миску с соленым арбузом. – Мишань, это мы – хоть ща! Ты тока скажи – кому, а мы – хрясь! – и отрежем… Можем и обе – правда, братцы?
Штурмовики согласно закивали. Булгаков обалдело оглядел сидевших за столом, потом на всякий случай спросил:
– Зачем обе?
