снаряд. Совсем рядом загремело ура, потом зарокотали пулеметы. Половцев поднял голову, огляделся… Нет! Этого не может быть!..
34-й Севский пехотный полк, в тылу которого сейчас находился полковник, попал в огневой мешок. Откуда-то выскочили сани с установленными на них пулеметами и единым ударом накрыли наступавшие батальоны. Гулко рванул тяжелый гаубичный снаряд, потом еще один, а потом по полю прокатился огненный вихрь.
– Назад! Назад! – срывая голос, надрывался Половцев, а потом затих, поняв бессмысленность своего крика. Кто услышит его в этом тяжелом грохоте, который, кажется, само небо рвет на куски?
Севского полка больше не существовало. Были какие-то одуревшие от ужаса люди, разбегавшиеся по полю, а пулеметы гремели и гремели свою песнь, ставшую реквиемом четырем тысячам верных Временному правительству солдат…
Львов влез на кабину броневика, выпрямился и поднес к глазам бинокль. Так. Бегут, голубчики. А вот дальше на левом фланге разворачивается настоящий бой.
Он зло сплюнул: как же здесь не хватает нормальной связи! Сейчас бы перенести огонь легкогаубичного дивизиона да умыть кровью наступающих по полной программе!
– Зар-р-раза! – с чувством произнес он, спрыгнул с броневика и саданул в бок машины.
Распахнулась броневая дверь, и оттуда высунулась потная голова в кожаной фуражке:
– Куда?
– Принимай влево, и уступом – на подмогу парням из второй бригады! – скомандовал Львов и махнул рукой Чапаеву. Тот подъехал, ведя в поводу второго коня.
– Вперед, Василий Иванович! – скомандовал Глеб, забираясь в седло. – Надо поднимать Одынца, чтобы его батальоны – сразу, броском вперед! Погнали!
Всадники понеслись по снежной равнине. Из-под копыт летели снежные комья, кони окутывались паром, а наездники неслись бешеным наметом, прижавшись к шеям своих скакунов…
– …Викентий Иванович! – Глеб осадил коня рядом с полковником. – По шоссе идет до полка пехоты, а у вас есть роскошная возможность зайти им во фланг. Вперед! Вперед, родимые! – рявкнул он уже окружившим их штурмовикам.
Одынец откозырял и тут же принялся раздавать приказания. А Львов погнал коня к своему последнему резерву – зенитному дивизиону…
К вечеру сражение в основном закончилось. Анненков ошибся, решив, что основной удар противник будет наносить вдоль железной дороги. Сам он поступил бы именно так: поездами проще подвозить снабжение, да и доставить к полю боя тяжелые орудия не в пример легче. Но здешние вояки то ли безграмотны, то ли дураки, а вернее всего – и то, и другое. В результате атаман двигался вдоль «железки» с основными силами дивизии – полторы бригады, саперы, кавалерия, бронепоезд, почти вся артиллерия. Именно поэтому Львов, которого Борис послал на второстепенное направление, принял на себя основной удар. Три полка против четырех, правда, легкогаубичный, зенитный и автоброневой дивизионы несколько выравнивали шансы. К тому же сильно помогла авиация: два самолета из трех вились над шоссе и методично расстреливали наступающие войска из пулеметов.
2-й донской казачий полк оказался единственным, вырвавшимся из той бойни, которую устроил Львов полковнику Половцеву, почти без потерь. 67-й Тарутинский и 68-й Бородинский пехотные и 2-й лейб-гусарский Павлоградский полки потеряли до половины личного состава, 34-й Севский буквально полег под сосредоточенным артиллерийским и пулеметным огнем. 15-й уланский Татарский полк сдался в полном составе, во главе со своим командиром, полковником Полтарацким[163].
Сильнее всего досталось 36-му Орловскому пехотному и 3-му Уральскому казачьему полкам. Полковник Половцев собрал в кулак свои бронеавтомобили и попытался прорваться через шоссе к железной дороге. Зачем ему это понадобилось, никто уже никогда не узнает: у Анненкова его ждала не просто горячая, а прямо-таки раскаленная встреча. Но, так или иначе, Половцев атаковал автобронедивизион, подкреплённый автомобильными зенитками. Львов отогнал от зенитного орудия номер два наводчика и лично сжег два броневика, а потом долго и тщательно гвоздил отчаянно рвущихся орловцев. Он так увлекся этим занятием, что прозевал фланговую атаку уральцев. Опомнился лишь тогда, когда казаки уже ворвались на позиции дивизиона.
Глеб свалил полдесятка противников из ППШ, но потом схлопотал скользящий удар шашкой по голове и отключился. Заметивший это Чапаев дико завопил: «Командира убили!», от чего артиллеристы озверели по полной программе и буквально в упор расстреляли казаков. Вернувшиеся бронеавтомобили разогнали уцелевших, и тут к ним во главе конвойной сотни примчался Анненков. Увидев обезумевшего от горя Чапаева и Глеба с залитой кровью головой, Борис Владимирович почернел лицом и, прежде чем кто-то успел его остановить, кинулся в погоню. Из уральских казаков спаслись лишь те, кому хватило ума прикинуться мертвыми.
Когда же Анненков вернулся, то застал следующую картину: Львов, с замотанной окровавленными бинтами головой, стоял возле чудом уцелевшего телеграфного столба, на котором дергалось свежеповешенное тело в казачьем чекмене.
– Это кто? – только и смог спросить Борис.
– Это не «кто», а «что», – спокойно ответил Глеб. – Это, видишь ли, полковник Половцев. Редкая сука и один из организаторов свержения твоего
