окружить Псков плотным кольцом, и поэтому рассчитывали на ветхость стен, не способных выдержать огонь даже легких орудий, а затем, зная малочисленность гарнизона, вы намеревались легко взять город первым же штурмом. Я не стану утомлять вас анализом причин ваших просчетов. Псков вам не взять. Король терпит жестокое поражение. Естественно, он будет искать виновных. Также очевидно, что первый кандидат на роль козла отпущения – маркиз Генрих фон Гауфт. Поэтому я смело раскрываю вам свои карты, ибо уверен, что с этого момента, когда рухнула ваша последняя надежда на убийство воеводы, вы вынуждены будете направить всю свою энергию и талант не на борьбу с нами, а на спасение своей собственной репутации и даже жизни. Вы только что убедительно рассуждали о переменчивой судьбе разведчика. Как я понимаю, для вас свет клином не сошелся на короле Стефане Батории, и вы легко найдете другую сферу применения вашим способностям и опыту. Заметьте, что из уважения к вам я не скатываюсь к вульгарной вербовке. Хотя, как вы только что заметили, кто знает: может быть, нам с вами и предстоит еще встретиться в ином качестве… За сим позвольте откланяться, маркиз. Как я понимаю, для вашего и моего начальства наша встреча обусловлена тем, что вы в очередной раз предложили нам ультиматум, а я его в очередной раз отклонил.
Маркиз отвесил глубокий поклон:
– Вы абсолютно правы, сотник. Во всем. Счастлив был с вами познакомиться. Прощайте!
– До свидания, маркиз! – воскликнул Фрол, вскакивая в седло.
Он скакал в город, сняв берет, подставляя разгоряченное лицо встречному ветру. Ему выпал редчайший шанс, который только можно было себе представить. И он, лучший особник Лесного Стана, этот шанс не упустил, подцепив на крепкий крючок не кого-нибудь, а самого начальника разведки и контрразведки лучшего войска Европы. Такого агента ни у особой сотни, ни у Посольского приказа еще не было. Фрол тряхнул головой, словно отгоняя, вернее – откладывая на потом мысли об заманчивых перспективах, открывшихся для русской внешней разведки, и, осадив коня, шагом въехал в распахнутые для него городские ворота.
Ладья плавно скользила по невысокой озерной волне на всех парусах, сторожко ощетинившись по бортам дулами двух уключных пищалей. Но вокруг все было пустынно и безмятежно. Впрочем, если бы и нашлись какие-нибудь бедолаги, помыслившие напасть на сию ладью, то это был бы самый неудачный и наверняка последний замысел в их незадачливой жизни. Экипаж ладьи состоял из лейтенанта и двух сержантов флагманской морской пехоты ее величества королевы Англии. Число пройденных ими абордажей наверняка превышало число чаек, которых видел на своем веку любой их потенциальный противник на этом озере.
Кроме бравого экипажа, в ладье находилась пассажирка. Она сидела в крохотной каюте, закутанная в длинный плащ с капюшоном, скрывавший всю ее фигуру. А там было, что скрывать. Но не в смысле самой фигуры, хотя ей позавидовали бы натурщицы, с которых ваялись древнегреческие статуи. Дело в том, что по причинам военного времени и сложной обстановки пассажирка на всякий случай пребывала в полной боевой готовности. Под плащом она была одета отнюдь не в приличествующее ее полу платье, а в удобный в рукопашной схватке мужской камзол, штаны и сапоги. На перетягивающей камзол портупее была закреплена пара двуствольных пистолей и подсумок с тремя ручными бомбами. За голенищами сапог покоились чухонский нож и абордажный кортик. Сержант Паркс и сержант Мердок, мягко говоря, весьма удивились бы, если бы мисс Мэри предстала перед ними в описанном выше наряде. Посему, щадя их чувства и блюдя конспирацию, девушка и куталась в плащ. Что же касается лейтенанта Майкла Русса, то есть Михася, то он, разумеется, нисколько бы не был шокирован воинственным видом мисс Мэри, каковая на самом деле являлась его родной сестрой Катериной.
Вчера перед началом веселого пира, устроенного военачальником дружины Лесного стана Разиком в честь дорогих гостей – сержантов Паркса и Мэрдока, особник Фрол дал всем четкие инструкции по поводу дальнейших действий, каковые, разумеется, были обусловлены высшими и совершенно секретными государственными интересами. То есть сии инструкции полагалось неукоснительно выполнять, но никаких вопросов при этом не задавать. Суть приказаний, отданных особником, вкратце сводилась к следующему. Никакой Катерины в отряде нет и быть не может, а есть мисс Мэри, случайно захваченная в плен на озере во время обратного путешествия в Ревель доблестным экипажем русской сторожевой ладьи. Плененная мисс была препровождена в Псков, где компетентные органы, к счастью, опознали в ней подругу Джоаны, то есть исконную союзницу всей поморской дружины. Разумеется, ее готовы были с извинениями проводить восвояси, но мисс Мэри, воспользовавшись представившейся возможностью, возжелала навестить дорогую подругу Джоанну. Конечно, дружинники не могли отказать дорогой гостье в столь похвальном намерении и тут же, во избежание дальнейших недоразумений, а также для обеспечения безопасности, выделили ей провожатого. Естественно, лучшей кандидатурой на эту почетную роль оказался законный муж вышеупомянутой Джоаны, то есть Михась.
В этом месте инструктажа законный муж встал в позу, подозрительно напоминавшую боевую стойку, и, пылая праведным гневом, торжественно провозгласил, что он ни за что не покинет осажденный град, а продолжит его оборонять до победы плечом к плечу со своими боевыми товарищами. В ответ Фрол лишь пожал плечами и скучным голосом заметил, что десятник Михась не далее как сегодня утром собственноручно приволок в княжеские палаты вражескую бомбу и попытался вручить ее воеводе. А перед этим он пощадил в бою ротмистра Голковского, приговоренного боярами к смерти за громогласные поношения нашего государя под городскими стенами. За каковые деяния означенный десятник подлежит суду и расстрелу. Понеже ему следует затихнуть и исчезнуть с глаз долой из Пскова на некоторое время, покуда его начальники будут расхлебывать заваренную им кашу. Михась как стоял, так и рухнул мешком на скамью с открытым ртом и вытаращенными глазами, будто пропустив сильнейший удар под дых. А Фрол продолжил свой инструктаж, как ни в чем не бывало.
