лишь ее лейтенант. Впрочем, он подтвердит все, что будет угодно его прекрасной начальнице. Раз ваше величество приказали мне говорить прямо, то я вынужден, после долгих колебаний, доложить вашему величеству, что у меня имеются косвенные данные, – маркиз сделал ударение на последних словах, тем самым объясняя королю причину своих колебаний. – Косвенные данные о присутствии в вашем войске вражеского агента, имеющего офицерский чин. Я даже располагаю его приметами, пусть и весьма общего характера. Вынужден доложить, что фрау Анна подходит под эти приметы.
Король вскочил из-за стола, но не с целью обрушить свой гнев на начальника контрразведки, а для того чтобы скрыть от собеседника некоторую растерянность и даже тревогу. Он прошелся из угла в угол, обдумывая полученную информацию. В полумраке палатки маркизу трудно было разглядеть выражение лица короля и понять, какие чувства обуревают Стефана Батория.
Наконец король вернулся к столу, опустился в кресло, и подвел итог своим раздумьям:
– К личности прекрасной фрау мы вернемся позднее, когда у вас, маркиз, будут не косвенные, а прямые доказательства ее связи с неприятелем, – он повелевал обычным твердым и властным голосом, в котором не было ни тени смятения. – А теперь вернемся к более важной теме нашей беседы. Насколько я понимаю, вы заговорили о возможной неудаче штурма отнюдь не для того, чтобы мы вместе облились слезами печали по поводу возможных превратностей нашей судьбы. Наверняка у вас есть некие предложения на тот случай, если моему войску придется перейти к длительной осаде Пскова.
– Вы как всегда весьма проницательны, ваше величество! Служить такому королю – огромная честь для меня как для дворянина, и огромное удовольствие как для разведчика. Разведывательная информация – вещь весьма тонкая, деликатная, не всегда однозначная, и докладывать ее приятно лишь глубоко понимающему начальнику.
Король сделал нетерпеливый жест, предписывающий маркизу прекратить комплименты и перейти к делу, однако по лицу его величества было видно, что слова начальника контрразведки ему весьма приятны.
– Так вот, ваше величество, у меня действительно имеется план действий на случай неудачи штурма и вынужденной осады. Я полагаю, что душой обороны Пскова является князь Шуйский. Не будь его, город уже давно пал бы к ногам вашего величества, как это сделали семь или восемь других русских городов. Поэтому я разработал план операции по устранению князя Шуйского.
– Устранению? Что вы имеете в виду, маркиз?
– Я имею в виду, что князь Шуйский должен быть убит. Если я получу одобрение вашего величества, то немедленно приступлю к реализации необходимых подготовительных мероприятий.
Король мог и любил громогласно и красочно рассуждать о рыцарстве и благородстве в присутствии большой аудитории. Однако здесь, в палатке, он находился с глазу на глаз со своим тайных дел мастером – начальником разведки и контрразведки. Поэтому Стефан Баторий не стал даром тратить время и попусту сотрясать воздух:
– Согласен с вами, маркиз. Приступайте к подготовке операции по устранению псковского воеводы, князя Шуйского. А мы будем готовиться к штурму.
Михась вернулся в расположение своего отряда лишь незадолго до полуночи. Он понимал, что ему необходимо немедленно лечь и хорошенько выспаться перед завтрашним делом. Еще лет пять назад он именно так бы и поступил. Однако сейчас один из самых прославленных дружинников Лесного Стана, всегда являвшийся образцом в соблюдении воинских уставов, писанных и неписаных правил ратного дела, эти самые правила нарушал. Он присел на завалинку рядом со входом в сарай на княжеском дворе, служивший казармой для леших, и погрузился в размышления, не обращая внимания на удивленные взгляды расхаживающего перед сараем часового. Мысли Михася были сосредоточены отнюдь не на завтрашнем боевом задании, которое он должен был выполнить ценой жизни, а о семье – жене и детях. И это тоже было неожиданным и новым для него самого. Раньше Михась в такие моменты сосредоточивался только на одном: служебном долге, все остальное – постороннее – отсеивалось само собой. Наверняка именно эта абсолютная сосредоточенность на предстоящей смертельной схватке и помогала дружиннику выходить живым и невредимым из самых тяжелых боев. А сейчас Михась будто бы дрогнул душой, дал неприятелю дополнительное преимущество против себя. Он понимал умом, что терзаясь мыслями о своей возможной гибели, о том, что его жена может остаться вдовой, а дети – сиротами, тем самым лишает себя сил, но ничего не мог поделать со своим сердцем, впервые наполнившемся глухой щемящей болью.
– Не спится, боец?
Михась вздрогнул, поднял голову, увидел напротив себя Фрола. Особник словно возник ниоткуда, беззвучно материализовавшись из сгустившегося ночного воздуха. Михась вскочил, вынырнул наконец из тяжких раздумий, словно из черного омута.
– Да вот…, – пробормотал он растерянно и смущенно, словно малыш-первогодок, которого десятник учебного отряда застал за ночным поеданием сладостей, припрятанных под подушкой. – Вот, засиделся что-то… Сейчас иду спать.
– Погоди, Михась. Есть у меня к тебе короткий разговор. Давай, отойдем в сторонку.
Они отошли в центр обширного двора, залитого лунным светом. Здесь их никто не смог бы подслушать.
– Как мои ополченцы? – поспешно спросил Михась, вспомнив, что именно Фрол заканчивал начатые им занятия по подготовке крестьян-землекопов к отражению завтрашнего штурма.
– Молодцы, усвоили все, что требовалось. Но сейчас не об этом. Я, как тебе, наверное, ведомо, встречал сегодня на рассвете отряд Мясоедова.
