десятка саженей с дороги, стояла без движения вот уже несколько часов. Вокруг кареты на некотором отдалении от нее выстроился плотной несокрушимой стеной эскадрон рейтар в особых плащах лилового цвета. Приказ короля об устройстве лагеря их почему-то не касался. Рейтары настороженно и зорко вглядывались в окружающую местность, готовясь при малейшей опасности открыть ураганный огонь из пистолей и именуемых карабинами коротких мушкетов, висящих у всадников за спиной на особой лямке.
Маркиз Генрих фон Гауфт, которому подчинялся эскадрон и принадлежала карета, вынужден был съехать с дороги и остановиться еще до того, как доблестные венгерцы сошлись под стенами Пскова с дикой русской конницей. Понятно, что совершить сей независимый маневр маркиза заставили чрезвычайные обстоятельства. Впрочем, все действия фон Гауфта в королевском войске были в той или иной мере независимыми и чрезвычайными, а еще – сугубо секретными, поскольку он, как уже известно читателю, являлся начальником разведки и контрразведки. Сам маркиз не любил, когда его называли «шпионом» или даже «рыцарем плаща и кинжала».
«Я – следопыт, отыскивающий и обезвреживающий опаснейших зверей по невидимым для неискушенного глаза приметам, или егерь, выводящий охотников кратчайшим путем на логово их добычи», – так обычно описывал вслух суть своей деятельности фон Гауфт. Поскольку в благородном обществе охотой увлекались буквально все, в том числе и дамы, аллегории маркиза находили понимание и отклик в сердцах собеседников, и его очень редко величали «шпионом», да и то лишь за глаза, из зависти и злобы. Фон Гауфт действительно внешне походил на егеря, привыкшего днями терпеливо сидеть в засаде или методично загонять дичь, хитроумно запутывающую следы. Он был невысок, худощав, но очень подтянут и жилист. Голубые глаза не метали молний из-под белесых ресниц, а смотрели спокойно и даже меланхолично. Голос маркиза звучал тихо и ровно. Даже ругая подчиненных, маркиз использовал лишь одно вполне цензурное слово «идиоты», и произносил его как простую констатацию. Однако знающие люди, опытные и умелые в фехтовании, стрельбе и прочих видах поединков меньше всего пожелали бы вступить в противоборство с таким тихоней.
Маркиз свое шпионское (пардон, разведывательное) дело знал и любил. Не зря король Стефан Баторий из всех известных в Европе рыцарей плаща и кинжала пригласил в свое войско начальником разведки именно Генриха фон Гауфта. Будучи сугубым профессионалом, маркиз старался не за деньги, которых, к слову, у него было совсем не мало, а в основном из любви к искусству. И сейчас с профессиональной точки зрения маркиз чувствовал себя весьма прескверно. Он опустил шторку на окне кареты, сквозь которую вот уже пять минут обозревал окрестности и вновь повернулся к собеседнику. Тот сидел напротив маркиза, робко притулившись на самом краешке роскошной мягкой откидной скамьи. Маркиз столь долго глядел в окно не с целью полюбоваться стальными кирасами окружавших его рейтар, а чтобы обдумать услышанное. В результате долгой и кропотливой подготовительной работы, а также старых связей, имевшихся у любого мало-мальски опытного разведчика, маркиз перед выступлением королевского войска в поход обзавелся в Пскове пятью агентами. В течение лета, пока шла подготовка к вторжению, они переправляли фон Гауфту по различным каналам, в основном – торговым, весьма ценную информацию. Но сегодня, начиная с полудня, четверо агентов самовольно покинули город, сдались королевскому войску и явились пред светлые очи своего непосредственного начальника. Ближе к вечеру пришел и пятый, самый ценный, на коего маркиз возлагал особые надежды. Он-то и ерзал сейчас на скамье маркизовой кареты, встревоженный затянувшимся молчанием шефа.
А маркиз продолжал безмолвствовать, анализируя сложившуюся ситуацию. Очевидный итог всего произошедшего состоял в том, что он остался без агентуры. Маркиз поначалу склонен был в душе назвать всех покинувших свой пост агентов идиотами. Однако скоропалительные выводы были Генриху фон Гауфту совершенно чужды, иначе он не достиг бы таких высот в своей профессии. Все работавшие на него русские идиотами не являлись и были, конечно же, людьми грамотными. Оно и понятно: неграмотный иностранный агент, способный передать лишь изустное донесение – вещь одноразового использования. А эти в течение трех месяцев посылали маркизу, обосновавшемуся недалеко от русско-польской границы, письменные донесения. Именно такой канал передачи информации – через легальных несведущих посредников, в основном – купцов, являлся для сих агентов единственно доступным. Все они были предателями-перебежчиками, а не специально подготовленными профессионалами, а потому не владели искусством тайных сообщений с крепостных стен при помощи светового или флажкового телеграфа, по-русски дальнописи. Очевидно, что после перевода города осадное положение, когда все ходы-выходы были бы наглухо заперты и взяты под крепкую стражу, агенты остались бы без связи.
Княжеский указ о введении осадного положения был объявлен вчера утром, причем городские ворота предписывалось запереть лишь на закате. Именно потому предатели, используя последнюю возможность покинуть город, поспешили вчера днем переметнуться к своим новым хозяевам, чтобы избежать тягот осады и вероятной нелепой гибели от своей же, то бишь королевской бомбардировки. И еще агенты стремились сообщить своему хозяину важнейшие сведения. Псковский воевода, князь Шуйский, созвавший накануне рано утром сход воинских начальников всех рангов (а грамотеи-предатели, естественно, были лицами начальствующими), недвусмысленно дал понять, что в королевском войске имеется некто, сотрудничающий с русскими. Более того, двое из пяти перебежчиков даже видели ночью в городе одетого в европейское дворянское платье человека, тайком пробиравшегося от пристани в княжеский дворец. Черты лица и детали одежды незнакомца доносчики, естественно, не разглядели. Вторым из агентов, видевших ночью в Пскове европейца, был как раз нынешний собеседник маркиза.
«Зачем же князю Шуйскому понадобилось делать две очевидные глупости – объявлять заранее о закрытии ворот и публично хвалиться наличием своего разведчика в королевском войске? – засомневался первоначально фон Гауфт. – Уж не для того ли, чтобы спровоцировать бегство всех моих шпионов и подкинуть мне легенду о своем агенте?» Однако после некоторых раздумий маркиз счел эти предположения неосновательными. Во-первых, шпион, оставленный в наглухо запертом городе, не представляет для гарнизона никакой реальной угрозы, ибо не способен передавать собранные сведения.
