Зинаида витамины купила, Антоху привычно отругала, но заморское слово «стигматы» так глубоко запало в ее душу, что на сей раз сын остался непоротым.
Она полезла в словари, чтобы понять, о чем говорил доктор. Прочитанное смутило ее глубоко прокомсомоленную натуру — стигматы, говорили словари, проявляются на почве религиозного фанатизма. Но ничего религиозного в бранных татуировках Зинаида не находила. Да и Антон был еще маловат для фанатика. Единственное, что могло утешить мать — словари также хором утверждали, будто стигматы повсеместно считаются чудом.
Поэтому Зинаида решила: раз она не может повлиять на появление татуировок, возможно, ей удастся сделать их менее сердитыми. В конце концов, та, самая первая, была не так уж плоха. Мама записала Антона в три творческих кружка, купила ему абонементы в филармонию и концертный зал, а также дважды в месяц водила его в какой-нибудь театр. Спектакли она выбирала методом тыка, поэтому неоднократно, сгорая от стыда, убегала после первого же действия. Но мало-помалу Зинаида втянулась в эту богемную жизнь. Уже через год она стала узнавать не только актеров, мелькавших в телевизоре, но и тех, кто никогда не снимался даже в новостях. У нее появились любимцы. А еще были три спектакля, которые Зинаида посмотрела еще раз, уже без сына. И для нее стало удивительным открытием, что представление постоянно изменяется! Это оказалось увлекательнее, чем пересматривать кино.
Впрочем, пока мама углублялась в райские кущи культуры, Антон пропустил мимо ушей наставления кружковских педагогов, лекции филармонистов и экскурсии музейщиков. Куда интересней оказались журналы «Наука и жизнь» и «Юный техник», которые приносил на уроки физик. Ник Степаныч обожал всякие мелкие технические штучки и пытался пристрастить к этому учеников, но кроме Антона никто не купился. Довольно скоро мальчик понял принцип работы батареек, двигателей и диодов. На его руках проступили таблицы Брадиса, а над сердцем наливалась краской схема сборки электрогитары.
Первую электрогитару он сделал через два года из паршивой листовой фанеры, купленной в строймаге. После нескольких попыток улучшить дизайн (и татуировки в виде перечеркнутого крест накрест Знака качества), Антон раздобыл грушевую доску и выпилил нечто вроде того, на чем играл собачий ансамбль из «Ну, погоди!» Но даже такая гитара, с ее адским звучанием и бумажными наклейками Adidas, смогла завоевать сердце Людки Жеманской, первой красавицы 8б. Когда Антон догадался, почему на него смотрят такими накрашенными глазами и вздыхают при встрече, электросхемы на левой груди неуловимо сменились словами «Люда — навсегда!»
В девятом классе Антон впервые решил щегольнуть на уроке физкультуры своими татуировками. В основном, из-за Людки. К этому моменту всякая техника вылетела из его головы, сменившись радужными мечтами и тайными надеждами, поэтому на бицепсах красовались птички, сердечки, якоря и танки (в конце концов, Антон был правильным пацаном). Картинки произвели просто убойное впечатление. Колибри, разрывающая БМП, вызвала восторженные визги нескольких девчонок и дикую яростную зависть мальчишек, считавшихся их парнями. Так что вечером Антона подстерегли у подъезда и основательно поколотили. Чтобы не пижонился.
Когда синяки сошли, с ними пропали и картинки. Остались лишь надписи, подробно перечислявшие всех завистников и уготованные им наказания. Эти татуировки держались аж до июля.
Но лето сделало свое дело, очистив смятенную душу от жажды мести, а тело от противных списков. Антон оставался чистым аж до самого Нового Года, когда шампанское и отсутствие людкиных родителей сделали свое дело. После произошедшего Антон, посмотревший на себя в зеркало, впервые пришел в ужас и сам попытался избавиться от татуировок. Вспомнив о том, что говорила мама, он пару раз сходил в филармонию, потом посетил психиатра, сбежал из клиники неврозов, занялся обливанием и изнурительной йогой — все тщетно! Что бы он ни делал, все как нарочно напоминало о Той ночи. И с каждым таким воспоминанием на теле Антона появлялся новый силуэт, иллюстрация к Кама-Сутре. Это была катастрофа. Парень боялся новых свиданий, не давал к себе прикасаться, вздрагивал при встрече с Людкой. Девушка, естественно, сначала недоумевала, потом рассердилась, потом разозлилась и нарочно стала гулять с Веселкиным. Как ни странно, это немного успокоило Антона. Часть камасутровых татуировок пропала, уступив место старой доброй надписи «Веселкин — задница!» К выпускному балу растаяла и она.
Надо сказать, армейские годы дались Антону легко: технические навыки никуда не делись, умение собрать электрогитару из ящика для свеклы вызвало симпатию сослуживцев, а простенькие татуировки «Хочу домой!» и «Стреляю не метко, но кучно!» никого не злили.
После армии стигматические картинки почти не беспокоили Антона. Разве что в период деноминации-девальвации-ваучеризации. Тогда татуировки доллара, рубля и фиги проступили по всему телу, оставив чистым разве что лицо. Впрочем, это явление было кратким, как аллергический диатез. Зато нервы Антона настолько онемели, что даже известие о залете подруги долго не вызывало ни единой картинки.
Лишь через девять месяцев над сердцем молодого человека появился рисунок ветки с большой распустившейся розой и маленьким бутоном. Под веткой вились буквы: «Мои любимые девочки».
Через год к ветке добавился еще один бутон, а к фразе приписка: «И сынок!»
Эти татуировки не сходят уже много лет. Видимо, нервное.
НЕВИДИМЫЕ МИРУ ТРОЛЛИ
Антон Фарб, Нина Цюрупа
