А черный эфир? Неизученное, тайное пространство. Те, кто туда заглядывал, приносили Риксу странные, волнующие впечатления, похожие на сны — вернее, на галлюцинации. Слух и зрение на миллионы миль — возможно ли?.. Верба уверяла, что беседовала с чудищами в оболочках из металла или льда, живущими в неведомой дали — а уж дистанцию она, как медиум, могла определять! Но она уснула, больше спросить некого.
«Ужасно, что мои планы, мои надежды связаны с капризами и увлечениями Цереса. Наука… она его интересует как инструмент власти. Или как оружие. А истина? Великая, святая истина, ради которой можно пожертвовать всем — репутацией, судьбой?..»
Вздохнув, профессор окинул взглядом шкафы, где на полках стояли лабораторные журналы — плоды его многолетних опытов.
«Разве он способен оценить мои усилия?.. Кому я передам все это?»
Записи в журналах были разные. Иные страницы стоили кому-то жизни. Скверно будет, если их прочтет смекалистый чин из сыскной полиции. Такой инспектор может пригласить эксперта — скажем, графа Бертона, — и грянет суд.
Веревка. Картерет невольно потер морщинистую шею.
«…а когда я перестану дергаться в петле, они выгребут мои шкафы и увезут бумаги в Гестель. О, да, они будут чисты! Просто перешагнут через трупы, не замарав ног, и продолжат с того места, где я завершил. Я их знаю. Они так же алчны до истины, только не желают пачкаться. И они получат ордена, награды, титулы, а меня бросят в яму с негашеной известью. Это — справедливость?»
Стук в дверь.
— Войдите!
Караульный жандарм выглядел как подопытный, которому сказали: «Сейчас мы вскроем ваш череп».
— Гере профессор…
— Ну, что вам нужно?
— Там… у крыльца…
— Говорите четко — кто пришел.
У жандарма зуб на зуб не попадал.
— Пожалуйста, взгляните сами! Я не могу смотреть, увольте.
Рассерженный Картерет быстрее обычного пошел к темному вестибюлю. Что за шутки? Двое здоровенных мужчин, вооруженные, привычные к жестокости — и, будто мальчишки, зовут папеньку: «Ой, страшно! Ой, а вдруг это не почтальон?»
— Они к вам-с, — заискивая, жандарм забегал то справа, то слева. — Я с ними нечего-с… зла не желал. И когда сказали мне, что их к расстрелу, я сразу осенился и прочел молитву. Пусть, мол, упокоятся в обители громов! А они никак-с. Вас требуют-с для разговора. Может, вы им должны остались? Или вслух сказали нехорошее?
Второй караульный замер у входной двери, сжимая карабин.
— Там они? — зашептал первый.
Бледный как смерть второй кивнул.
Картерет не спешил подойти к двери. Достаточно открыть задвижку, отворить смотровое оконце и…
«Не может быть. Этого не бывает», — убеждал он себя, но из глубины души медленно, толчками поднималось что-то вопиюще ненаучное, ребячье, тех времен, когда Рикс еще верил в Бога Единого и ангелов.
Тогда ребятня — с парнями и девчонками постарше — собиралась вечером в овин, послушать странника к святым местам. Странник ел принесенную снедь, пил пиво, закуривал и начинал рассказ, от которого ребята ежились, а девочки жались друг к дружке.
«Они в грозу приходят. Дождь им силу придает, а молнии путь озаряют. Кто им должен — со всех взыщут… Они просят пустить на ночлег — мертвые гости».
— Мокрые призраки? — едва слышно спросил Картерет. Жандарм испуганно потряс головой: «Да, да».
«Я в вас не верю!» — Набравшись сил, профессор отвел створку.
Как нарочно, бело-голубая молния ударила в один из шпилей, ярко высветив площадку у крыльца. Вспышка длилась достаточно долго, чтобы Рикс успел увидеть мертвецов в их ужасающем загробном виде.
Удавчик и Бези стояли у дверей, промокшие насквозь. Платье и лица их были в могильной земле, из которой они вылезли. Остановившиеся глаза, бледные губы, нечеловеческий оскал — все приметы мокрых призраков.
— Зачем… — Голос изменил профессору, он поперхнулся, а затем фальцетом выкрикнул сквозь дверь: — Зачем вы пришли?!
— Картерет! — завыл Тикен, глаза его сошлись к переносице. — Картерет, выходи!..
— Я хочу видеть тебя! Я хочу поцеловать тебя! — адски улыбнулась Безуминка.
— Чего вы хотите?!
— Твоей крови! — Тикен вывернул губы и сделал челюстями хищное движение, а руки со скрюченными пальцами протянул к смотровому оконцу. Картерет отшатнулся.
