Однако шорохи и голоса во тьме не прекращались.
— Я раньше не готовила. Ни на плите, ни на горелке. Эй, перестань!
— Вайяяя… — пела Хайта.
— Хайта, мне и так тепло. Бези! Почему она лезет?
— Для уюта. Она твоя, служит тебе. Не толкай ее, а то заплачет.
— О, господи. Ну хорошо. Иди сюда и успокойся.
— Я твоя?
— Да, да, только не щекочись.
— Вайяяя…
— Поет, как кошка. — Лара тихо прыснула, отодвинувшись от пары и попав под руку Бези.
Та прошептала в ухо Ларе:
— «Поющие кошки», да? Почему так?
— Ну, такой обычай. Когда артель кончает класть кровлю, утром девчонки, дочери артельных, до рассвета забираются на крышу и поют, сидя на гребне. Пока не увидят восход. Тогда крыша век не протечет. Но мы и других принимали — из жестянщиков, из слесарей. А я на крыше голосов не слышала, отчего это? Там ведь уйма железа…
— Ласточка, крыша заземляется через громоотвод.
— Я возьму этот позывной, — засыпая в объятиях Бези, бормотала Лара.
— Громоотвод? Фу, глупость какая!
— Нет, Ласточка.
Темнота, поздний час и усталость все-таки взяли свое. Даже неугомонная Хайта перестала ласкаться к госпоже, размякла и задышала ровно, сонно.
По Бургону жили только часы, чьи механизмы не знают устали, караульные на постах и слуги принца, занятые в делах Его Высочества.
Ближе к рассвету Лис проснулась оттого, что тонкие пальцы потрогали ее подошву под одеялом. Лисси дернула ногой и недовольно привстала, высвобождаясь из рук верной Хайты. Окна за шторами подернулись серо-синим цветом самого раннего утра, захламленная зала коттеджа едва проступала из тьмы, как древний, заброшенный склеп.
На миг дочь Бертона ощутила себя пробудившейся от векового заклятия. Словно она спала на ложе, затянутом пылью и паутиной, а теперь пришел срок освобождения от власти колдуна, она должна встать, а истлевший саван прахом осыпается с ее плеч.
Но это наваждение мгновенно схлынуло. В смятых одеялах, на сбившихся простынях рядом сопели еще трое. Хайта во сне вяло искала руками хозяйку. Лара обнимала Без за шею да еще закинула на нее ногу.
«Ведь сегодня одиннадцатое число, — неповоротливо двигались мысли. — Сегодня помин-день. Надо молиться о душах братишек… Где тут церковь?»
Потом она подумала: «А кто меня щекотал? Хайта, ногой?»
Как ответ на ее немой вопрос, под одеялом в ногах что-то пошевелилось. Что-то, движущееся само по себе, величиной с крысу.
Поджавшись, Лисси завизжала, и все тотчас вскочили.
— Что?!
— Чего ты кричишь?
— Кеса ни джи?
— Там крыса! — показала она дрожащей рукой.
— Эка невидаль. — Лара смело откинула одеяло в сторону — и тоже взвизгнула, подтянув рывком коленки к подбородку.
На мятой простыне сидело нечто, с небольшую колбасу размером, без головы и хвоста, зато с множеством ножек. Оно шевелилось и водило передним концом, будто принюхивалось. Или задним концом? Обе стороны у штуки были одинаковые.
— У, какую ты большую выкормила, — подивилась Безуминка, став на колени и бесстрашно схватив тварь поперек туловища. Животина запищала и заизвивалась, суча ножками, а с одной стороны у нее открылась круглая пасть. Хайта со стоном протянула руки:
— Осторожнее, ей больно!
— Господи, да что это такое? — жалобно воскликнула Лис.
— Пата хайджа, зерно из пупка. Видите, уже лапки проклюнулись и ротик есть. — Безуминка с интересом вертела тварь в руке, оглядывая со всех сторон, а пата хайджа пыталась ее укусить. — Скоро научится жрать и гадить. Хайта, что ты думаешь из нее вырастить?
— Отдай, пожалуйста, не тискай ее! Она еще маленькая!
