– Ничего об этом не знаю. – Он усмехнулся. – Меня много в чем обвиняют.
– Ты во многом напоминаешь мне моего отца.
– Без шуток.
– Нет, серьезно, он был интеллектуалом-самоучкой, читал все время. Большую часть жизни он водил фуру, слушал книги на кассетах.
– Он, наверное, был хорошим человеком.
– Он
Он шли молча какое-то время, пока Боб не сказал:
– Твой отец… Он?..
– Он умер раньше, чем все покатилось к чертям. И слава Богу. Я единственный ребенок. Моя мама была в доме престарелых в Саванне, когда все случилось. Ее сердце не выдержало, когда все это пошло на юг. Я похоронила ее сама на кладбище для бедняков и бродяг в Хайнсвилле.
Она справилась с неожиданным приступом печали и скорби, пока шла.
– Не самый лучший момент в моей жизни, скажу я тебе.
– Жаль это слышать, Гло.
Она отмахнулась.
– Это чудо, что я добралась до Вудбери. Я сказала себе, что должна идти на запад, в горы, чтобы стать отшельником. – Она рассмеялась. – И точно могу тебе сказать, что автостоп – не лучший способ путешествовать.
Тишина ушла, под ботинками стоял хруст, слышался треск лампы.
– А как ты оказался здесь, Боб?
– Я путешествовал с… – Он опустил голову, поднял свой «коулман» и увидел что-то в темноте прямо перед ними. – Стой… Погоди.
Они резко остановились. Боб осторожно взял Глорию за руку. Она не двигалась. Где-то в пятидесяти футах впереди, блокируя проход, отсвечивая в лучах лампы, стояла маленькая вагонетка для угля. Они осторожно подошли к ней. Эта вагонетка была размером с детскую коляску, покрыта плесенью и паутиной, а деревянные колеса практически полностью окаменели от возраста. Чем ближе они подходили, тем яснее Глория понимала, что вагонетка покрыта кровью.
Боб остановился возле и решил посмотреть поближе. Глория наклонилась, высоко держа свою лампу.
– Это что, кровь?
Боб провел пальцем по поверхности вагонетки.
– Да. Точно. Старая.
– Насколько, как ты думаешь?
– Сложно сказать. Не древняя. Ей не десятилетия… Ну, может, год или два.
Он посмотрел вниз. Глория перевела взгляд следом за пучком света, когда он наткнулся на пару рельс, вкопанных, как укрепленные артерии, в грязный пол тоннеля.
– Мы определенно недалеко от управления горной промышленности, – решился сказать Боб. – Согласно карте, оно должно находиться прямо над нами.
Он пошел по рельсам.
– Будь рядом.
Глория сделала, как он сказал, идя прямо за ним. Ее волосы тут же встали дыбом. Настигло такое знакомое покалывающее ощущение в основании позвоночника (оно возникало у нее каждый раз, когда она чувствовала, что что-то идет не так), но она игнорировала его. Она полностью доверяла Бобу.
Она шла за ним так близко, что могла дотронуться до кончиков его густых темных волос, свисающих с воротника, и она понимала, что только и хотела это сделать: потрогать его волосы, запустить пальцы в эти замечательные, черные волосы, покрытые сединой. Она тут же отогнала от себя это желание, говоря себе, что это, скорее, профессиональный интерес, профдеформация – пожизненно чувствовать себя сотрудником салона красоты.
Почти двадцать лет она была самым лучшим колористом и парикмахером в салоне большого города, который назывался Портерсвилл, штат Джорджия. Она уже давно потеряла счет, сколько голов она окрасила, причесала и подстригла, но сейчас, когда мир вывесил табличку «Не работает» и члены постапокалиптического общества решили не следить за прическами, она стала сильно скучать по ножницам в руке.
С другой стороны, Глория понимала, что ее интерес к структуре грязной пышной прически Боба Стуки являлся, возможно, чем-то большим, нежели просто мышечной памятью. У нее слабость к мужчинам. Однако в настоящее время, слабость к кому-либо могла привести к большим проблемам – это могло разбить сердце, или хуже, это могло даже убить.
– Ладно… Вот мы и пришли, – пробормотал Боб в полушаге впереди, и его голос послал холодный ток по позвоночнику Глории. Она увидела, как его рука
