Он на мгновение остановился, в ушах звенело, тошнота и жжение скручивали живот. Он порылся в кармане и нашел свое лекарство – помятую металлическую фляжку, остаток после дней запоя из-за смерти Меган Лафферти – и скинул большим пальцем крышку. Он сделал быстрый глоток. Не слишком много. Просто достаточно, чтобы держать дрожащие руки под контролем. Как метадон. Забавно. Боб когда-то шутил с Губернатором, что ему требуется лекарство, чтобы протянуть день. Сейчас алкоголь служил всего лишь
Боб знал, что это единственный способ. В противном случае он либо напьется до беспамятства, либо снова пройдет через ужасные симптомы абстиненции – белую горячку, – получив в результате судороги и тошноту. В любом случае прямо сейчас он бы никому не принес пользы. Поэтому он выверял и принимал эти глотки через равные промежутки времени и сосредотачивался на задаче. Затем поправлял кепку и шел дальше.
Он сделал поворот и начал видеть явные признаки того, что ручей пробивал себе дорогу сквозь землю над проходом: в луче фонаря раскачивались сосульки из песчаника и кальция, становясь все длиннее и длиннее, корни блестели от влаги, а наросты плесени цеплялись за стены. Он заметил, что воздух становился все более зловонным и затхлым, как будто внутри гнилой тыквы. Он направил свет на объект, который маячил впереди.
В мутном луче фонарика перевернутая угольная вагонетка выглядела как окаменевшая детская коляска, лежащая вверх тормашками: этот ориентир Боб помнил с прошлого раз, когда он приходил сюда, по иронии судьбы, чтобы спасти этого гребаного сумасшедшего проповедника и его паству. Боб знал, что порт прямо над ним. Он ускорил шаг.
Снова отправившись в путь, он достал рацию из-за пояса. Нажимая на кнопку «Передача», он произнес:
– Лилли, девочка, ты меня слышишь?
Ничего, кроме помех. Он надавил на кнопку.
– Ты слышишь меня? Лилли? Это Боб. Прием?
Через шипение плохого сигнала он разобрал смутный обрывок голоса:
–
– Я подхожу к пещере.
–
– Понял тебя.
Он прицепил рацию обратно на пояс и вдруг остановился. Сердце колотилось. Он услышал шум. Боб выключил фонарик. Тоннель погрузился во тьму. Светлячки плавали в его поле зрения, а когда глаза привыкли, он различил светящееся смутное пятно фиолетового метана. Достал свой «магнум-357» и осторожно щелкнул предохранителем. Затем прижал фонарик к стволу и снова его включил. Луч высветил небольшой поворот в тоннеле на пятьдесят футов впереди. Он вспомнил этот поворот с прошлого раза, когда он побывал здесь, обвал как раз за ним.
Боб слышал смутные звуки, какие издавали мертвецы, слабые, но ошибиться было невозможно, они раздавались где-то во тьме за поворотом. Он осторожно продвинулся вперед, держа фонарик параллельно револьверу. Уровень шума нарастал. Он осторожно зашел за угол и резко остановился.
Обвал, который произошел только пару месяцев назад, сейчас находился в тридцати футах от Боба, в овальном круге луча от фонарика. Скат под углом в сорок пять градусов из рыхлого грунта цвета плесени блокировал тоннель, и единственный ходячий мертвец торчал из его центра, как будто заключенный, привязанный к позорному столбу. Лишь его лысая, пятнистая голова и частично плечи торчали из грязи, и казалось, что заключение изрядно его раздражало.
Боб приблизился к нему со вздохом.
– Смотрите-ка, что у нас здесь, – произнес он под нос.
Мертвец громко зарычал, его переливающиеся глаза расширились при свете фонарика, попавшего на лицо, он укусил воздух перед Бобом.
– Я хочу, чтобы вы знали, – проговорил Боб. Он прижал дуло ко лбу существа и стоял рядом, всего в нескольких дюймах от тела. Запах мертвеца казался подавляющим, его плоть по консистенции была похожа на шпатлевку, а цветом – бледная, как тесто. Не так часто Боб получал шанс поговорить с ходячими в такой интимной манере: тет-а-тет, в непосредственной близости, вдыхая запах друг друга.
– Ее звали Глория Пайн, – сообщил созданию Боб, затем сделал выстрел, который, пройдя через заднюю часть головы мертвеца, снес дерн позади.
Усиленный замкнутый пространством, гул выстрела на мгновение оглушил Боба.
Он отшатнулся, пытаясь избежать потока черной спинномозговой жидкости, хлынувшей в грязь, а развороченные голова и плечи мгновенно упали и безжизненно повисли в беспощадном луче света. Боб сплюнул. Он нахмурился, глядя на продуваемый скальп и разлагающуюся массу головного мозга, теперь проглядывающую изнутри блестящей зияющей дыры в кости и кожном слое.
Никогда за свою жизнь Боб Стуки не испытывал такой глубокой ненависти. Приглушенный звук шагов других мертвецов, слоняющихся за стеной по рыхлой земле, выдернул Боб из оцепенения. Он проглотил горе, которое поднималось в нем, – всего лишь упоминание имени Глории, произнесенного вслух в этом одиноком, Богом забытом тоннеле, сжало его сердце, – и он снова сплюнул, встряхиваясь и делая глубокий вдох.
– Не волнуйтесь, ребята, я не забыл про вас.