27
Я собирался вернуться в Англию в середине мая. Все равно там нечего делать. Приплыл бы ко времени отправления рыцарей на службу графу Честерскому. В принципе можно было бы и еще позже прибыть. Тибо Кривой и без моего участия созвал бы рыцарей и возглавил в походе. Только вот в мае в Португалии становится жарковато. Да и появилось у меня непонятное беспокойство. Что-то, интуиция ли, чутье ли, подсказывало, что пора отправляться в замок Беркет.
Я оставил Латифу с растущим животом. Она тоже считала, что рождение еще одного ребенка крепче привяжет меня к ней. И Фатима так считала, но у нее не получилось. Сын все еще сосал ее сиську, не доверяла его кормилице, а некоторые женщины во время лактации не беременеют.
В Руан я прибыл с одной из своих бригантин. Остальные четыре поплыли в Англию. Заглянул во дворец герцога, чтобы совершить оммаж, но Генриха там не было. Герцог Нормандский, граф Анжуйский, Турский и Мэнский, отправился в Аквитанию. Королю Франции надоело спиливать рога, и он развелся с Элеонорой, герцогиней Аквитанской и графиней Пуатье. Вместе с рогами он лишился и большей части своего королевства, в несколько раз превосходившей то, что у него осталось. Любовь и ненависть сильнее всех остальных чувств, в том числе и жадности. Теперь к освободившемуся жирному куску рванули все, кто мог, в том числе и герцог Генрих.
Это рассказал мне Филипп, когда-то учивший герцога фехтовать, а теперь ставший управляющим руанского дворца. Одно время он был в опале, но после моего совета Генриху возобновить тренировки с Филиппом, об учители опять вспомнили и потом наградили спокойной и доходной должностью. Филипп не забыл, благодаря кому в его жизни произошли перемены к лучшему, сказал мне на прощанье:
— У Генриха сейчас очень трудный период. Анжуйские и нормандские бароны, подзуживаемые французским королем, затевают мятеж. Летом ему нужна будет любая помощь. За ценой он не постоит.
— А есть чем заплатить? — поинтересовался я.
— Обычно у мятежников отбирают владения и раздают тем, кто помогал бороться с ними, — ответил Филипп.
Это я и сам знал. Вот только земли на материке мне не были нужны. Разве что обменять их потом на английские? Я, как обычно, не сказал ни да, ни нет. Посмотрим, как будут обстоять дела в Англии, после чего и будем принимать решение.
В Бристоле я собрал оброк и расплатился с Вильямом Фиц-Робертом, графом Глостерским. Оказалось, что он скупил все вино, привезенное двумя моими бригантинами, и заказал еще. Скоро к нему должно было пожаловать много гостей. Граф собирался устроить турнир по случаю объявления Евстахия наследником короля Стефана.
— Все бароны и рыцари королевства принесли ему клятву верности, — сообщил мне Вильям Фиц-Роберт.
— Видимо, я не являюсь бароном королевства, — сказал я.
— Я имел в виду, из тех, кто воевал на стороне короля Стефана, — уточнил он.
— Роберт де Бомон тоже? — поинтересовался.
— Граф Лестерский заболел и не смог приехать, — ответил граф Вильям.
— Видимо, он заболел после того, как в прошлом году король Стефан попытался захватить Вустер, который принадлежит Галерану де Бомону, — решил я и спросил иронично: — Теобальд, архиепископ Кентерберийский, присутствовал или тоже заболел?
— Архиепископ, к сожалению, сбежал во Фландрию, — признался граф Глостерский.
— Значит, гражданская война продолжается, — пришел я к выводу.
— Никто из баронов не хочет воевать, — возразил Вильям Фиц-Роберт.
— Войну можно начать, когда хочешь, но нельзя закончить так же легко, — просветил его.
Уже во время швартовки в Беркенхеде я понял: что-то случилось. Касалось это что-то меня лично, потому что все избегали смотреть мне в глаза. Никто не хотел быть черным вестником. Эту тяжкую ношу взял на себя аббат Гамон де Маскай, прибывший на пристань.
Смущенно покашляв, он тихо произнес:
— Ребенок умер, а графиня пока жива.
— Кто умер? — не понял я. — Ричард или Роберт?
— Нет-нет, старшие сыновья живы, — быстро успокоил меня аббат. — Умер тот, которого рожала графиня. Мы ничем не могли помочь ей. На всё воля божья!..
Я не стал дослушивать его утешения, поспешил в замок.
