– Вот как оно… – Таннис смотрела на капельки, которые застывали, превращаясь в кожу. Минута, и от крысиного укуса не осталось следа. – А я прижигала…
Она стояла, взъерошенная, теплая со сна, и терла щеку, не зная, что еще сказать.
– Больно было?
– Больно. – Таннис почесала левую ступню о ногу, на ней были вязаные носки из грубой шерсти, такие же, как на Кейрене. Шерсть кололась, и кожа зудела. – Но если не прижечь, то скопытиться можно. На крысах много всякой заразы.
Она вернулась к шкафу и убрала мешочек.
– Есть будешь?
– Буду, – согласился Кейрен.
Из шкафа появилась черная, заросшая копотью, решетка, которую Таннис закрепила над углями.
– Войтех учил готовить на костре. Овсянку?
– Как хочешь.
– Тогда овсянку. Честно говоря, повар из меня дерьмовый, это и мамаша признавала, руки кривые. Поэтому извини, если что…
– Уже утро?
– А фиг его знает. Может, и утро. Какая разница?
– Никакой, – согласился Кейрен.
Таннис достала котелок, такой же черный, закопченный, как и решетка. Кейрен надеялся, что хотя бы внутри котелок чист и завтраком его не отравят. Плеснув воды, Таннис поставила котелок на решетку.
– Вообще я овсянку не люблю, – призналась она. – Но мамаша ее готовит постоянно… готовила.
Эта оговорка заставила Кейрена замереть.
– Ты ведь всерьез вчера говорил? – Она ворошила угли, поднимая тучи белого пепла.
– Да.
– Если я тебе помогу, то…
– Я заплачу тебе за помощь столько, сколько ты попросишь.
– Рискуешь. – Таннис усмехнулась, вот только как-то нерадостно. – Я ж и десять тысяч фунтов запросить могу…
– Мой род вполне способен выдержать подобные траты. Но я надеюсь, что ты проявишь благоразумие.
Пепел летел в котелок, но Таннис данное обстоятельство не смущало, она и вовсе словно забыла о том, что собиралась готовить завтрак. Таннис сидела на скамеечке, подтянув ноги и сгорбившись. Волосы ее падали на лицо, и выражение его было одновременно и растерянным, и упрямым.
– Оставь свои деньги себе.
– Отказываешься?
– Ты славный. – Она потерла шею, на которую опустился серый лепесток пепла. – И, наверное, привык, что если хорошо заплатить, то… много мне радости будет с этих денег на каторге?
Кейрен молчал.
– Я ведь тебе на пару лет наговорила, верно?
Он кивнул.
– И даже если на прошлых грешках крест поставить, то нынешние… меня ищут.
– Полиция?
– И полиция тоже. Найдут они – повесят. Найдут… не они – прирежут. В лучшем случае просто прирежут.
Вода закипела, выплеснулась за края котелка, и разозленное пламя плюнуло искрами. Таннис же, сыпанув в воду щепоть крупной каменистой соли, встала.
– Из-за того, что ты провалила задание?
– Да нет. Грент, сволочь, давно меня на расход подписал. – Она вернулась с холщовым мешком. – И вашим сдал, чтоб было на кого собак повесить.
Таннис сыпала крупу горстями, и часть летела на угли, сгорала, распространяя по залу невыносимую вонь. Кейрен, которому казалось, что к местным запахам он привык, зажал нос пальцами.
– Это не овсянка… не знаю что, но не овсянка.
– Да нет, она вроде. – Таннис раскрыла мешок и заглянула внутрь, принюхалась и пожала плечами. – Могу масла добавить, вкуснее будет…
В том, что серую клейкую массу, в которой с трудом проворачивался черпак, в принципе можно сделать съедобной, Кейрен сомневался. Содержимое котелка уже не булькало, но шипело, и запах гари усиливался.
– Проклятье! – Таннис схватилась за ручку ладонью и тут же выпустила, сгорбилась, прижимая руку к животу. – Да что это такое…
