море.
– Очень хочу.
Кэри принимает его руку и, проведя пальчиками по шву перчатки, задает новый неудобный вопрос:
– Они вам не мешают?
– Я привык.
– Но мешает, да?
– Немного.
Стесняет движения. Железные пальцы и без того не отличаются чувствительностью, а кожа, пусть бы и тонкой выделки, вовсе делает их неуклюжими.
– Тогда зачем вы их носите? – Кэри не улыбается, смотрит в глаза, и ныне цвет ее собственных вновь меняется – яркие, как первые одуванчики.
– Затем, что многим неприятно видеть мое уродство.
Ей это странно. И Кэри теряется, она оглядывается на шута, будто он способен помочь, подсказать, но шут молчит, и Кэри пожимает плечами:
– Ваша рука не уродлива…
Не ложь. Но и не правда.
– Странно, да… но не уродливо. Я вас обидела?
– Ничуть.
– Врете, – со вздохом говорит она и хмурится. – Почему вы все время мне врете? Думаете, что я ребенок?
– Думаю, – Брокк с трудом удержался, чтобы не прикоснуться к ней, – что многие с вами не согласятся.
– Но…
– Давайте сменим тему.
Подрастет – поймет, что мир не то место, где все друг к другу добры. Уже понимает, но ей пока кажется, что собственная ее жизнь скорее исключение, нежели правило.
– Как вам будет угодно. – Кэри слегка наклонила голову. – Тогда расскажите о себе.
– Что рассказать?
– Что-нибудь. – Она шла по дорожке, которая вдруг стала слишком узкой, и юбки Кэри, темные, тяжелые, касались ног. – Нам ведь следует получше узнать друг друга.
– Пожалуй.
Наивная детская хитрость. И слишком взрослый взгляд, в котором, хвала руде, нет жалости.
– Что ж… – Брокк коснулся подбородка, не зная, с чего начать. – Мне тридцать лет, и я мастер-оружейник. Вот и все.
– Тридцать, – задумчиво произнесла Кэри.
Много? С высоты ее почти шестнадцати Брокк – глубокий старик. И это тоже повод держаться подальше, не мешать ей жить.
– Вы не любите говорить о себе.
– Просто говорить нечего.
– А ваша семья?
Дорожка привела к ограде. Узоры серого железа и тонкие пряди плюща. Он сохранил часть листвы, глянцевая зелень которой была слишком яркой, какой-то искусственной.
– Осталась лишь сестра.
– Вы ее любите? – Кэри потянулась к ограде, но у Брокка получилось перехватить ее руку.
– Осторожно, плющ ядовит.
Ее пальцы побелели от холода. А на кромке запястья лежит тень рукава, прикрывая бледную кожу с тонкими венами.
– Да, я люблю сестру. – Брокк, наклонившись, дохнул на руку. – Вы замерзли. Возможно, стоит вернуться?
– Чтобы вы спрятались в мастерской? Нет уж.
Легкая улыбка, светлая.
Друг.
Он всего-навсего друг. И не следует забывать об этом.
– Вы не хотите со мной расставаться?
Кэри не отводит взгляда. И снова глаза темные, не мед, но теплый янтарь…
…его было много на побережье. И поутру, после отлива, на песчаный пляж приходили люди. Они бродили, зыбкие фигуры в предрассветном мареве. Отсветы факелов в морской воде. Ненастоящий призрачный мир, гротескный, изломанный.
