концов возвращались под матрац. Денег было немного, и понять, зачем их мамаша копит, Таннис не удавалось.
Вот у нее есть цель.
И этой цели Таннис добьется, не будь она собой.
Поерзав – кровать была узкой, неудобной, а матрац давно следовало поменять или хотя бы проветрить, Таннис перевернулась на живот и закрыла глаза. Она представила себе будущую квартиру, небольшую, но чистенькую.
Без крыс, мышей и тараканов.
И с окнами большими, чтобы много света проникало.
С комнатами настоящими, а не с закутками, отгороженными ширмой – за нее выступает замызганная драная простынь. И в гостиной Таннис поставит кресло на гнутых полозьях. Место ему отведет напротив камина, который будет разжигать по вечерам. А для каминной полки Таннис кошечек фарфоровых купит. И сама, сидя в кресле с вышивкой – вышивать Таннис не умеет, но ради такого дела научится, – будет раскачиваться, любоваться огнем и слушать тишину…
– И ты разлеглася, корова. – Мамаше надоело ссориться с отцом, и она легко сдвинула ширму, каковую вовсе полагала блажью и роскошеством. Чего Таннис от своих прятаться? – Валяешься! – Мамаша хлестанула наотмашь засаленным полотенцем.
– Прекрати, – буркнула Таннис, приоткрыв глаз.
– Что? Небось не думала, что узнаю?
Сердце ухнуло. Неужели мамаша лишнее прознала? Вечно она то в вещи нос свой сунет, то в матраце шебуршится, то под кровать лезет, пол простукивает, словно опасаясь, что Таннис утаит те скудные гроши, которые платили на заводе. Вдруг да нашла чего…
Чего?
Листовок в дом Таннис не таскала, а деньги, зная этакую мамашину привычку, хранила не дома. А о
– Мало тебе было! – Мамаша перехватила полотенце левой рукой и вновь хлестанула, попав по плечам. Удар не был сильным, а обижаться Таннис давно отвыкла. – Опять с ворьем связалась? Выродила на свою голову!
– Ма, отвали. – Таннис от полотенца увернулась.
– Все знаю. – Мамаша перехватила полотенце поудобней и замахнулась, но не ударила. – Кто он?
– Кто?
– Хахаль твой!
– Какой хахаль?!
Мамаша вцепилась в волосы Таннис, дернула, не зло, скорее уж раздражение выплескивая. Она-то с характером женщина, ей проораться надобно, потом сама же жалеть возьмется, и тоже громко, искренне.
– Тот, к которому ты на свиданки бегаешь!
Вот же… оттолкнуть? Так разорется… все услышат… и ладно бы только слышали, но нет, народец любопытный в доме обретается, и с кого-нибудь станется следом пойти…
…за Таннис и так всю неделю ходят, приглядывают издали, чтобы не сбежала. Не доверяет Грент… и правильно делает.
Вот только бежать ей некуда.
Пока.
– Какой, на хрен, хахаль? – Таннис терпела, хотя с легкостью могла сбросить сухопарую ослабевшую мамашину руку. – Чего ты себе придумала?!
– Я придумала? – Пальцы мамаша разжала и вновь за полотенце взялась. Била не со злостью, но шлепки получались звонкими, громкими. – Я, значится, придумала… я ж тебя, охальницу, вырастила… ночей не спала… берегла…
Таннис закрыла голову руками. Было не больно, скорее утомительно.
– На работу устроила… и мужа приличного нашла, почитай…
А вот это интересно.
Мужа, значит… приличного, то есть при деньгах. И небось муж этот несостоявшийся, чтоб ему провалиться, мамаше приплатил или обещался приплатить за согласие.
– Или думаешь, что на тебя, красу ненаглядную, много охотников?
Таннис фыркнула. Ей, конечно, далеко до дамочек из журнала, но и нельзя сказать, чтобы от Таннис мужики шарахались, скорее уж наоборот. Ее несказанно бесили пошлые шуточки, свист вслед или, от особо наглых, шлепки по заднице, которые сопровождались диким гоготом. Иные норовили пощупать не только задницу… пытались как-то и в уголке зажать, но Господь Таннис силой не обидел, да и Войтехова наука за годы не пропала. Некоторые, не мудрствуя особо, деньги совали. Этих Таннис посылала куда подальше вместе с деньгами.
Гордячка.
