сломанными перекрытиями, он держался чудом. Но вот дом покачнулся и медленно, точно надеясь, что люди успеют удержать его, стал заваливаться.
– В стороны! – Старший смены кричал в рупор и голос едва не сорвал, но все равно не был слышен в гуле иных голосов, в грохоте осыпающегося камня, в вое огня. Толпа все же подалась назад, спеша убраться из-под дождя щебенки. Кто-то заголосил, подвывая…
– Мастер, вам следует отойти в сторону. – Рядом с Брокком маячила тень гвардейца, того самого, что, остановив экипаж именем Короля, передал депешу.
Первый взрыв случился на старых складах, ночью, не причинив особого вреда. Сорвало шлюзы, однако вода ушла в катакомбы. Брокку же вменялось оказать всяческое содействие следствию.
Он еще удивился, что о взрыве сообщил не Кейрен.
– Мастер, – гвардеец не смел прикоснуться, но все же вклинился между Брокком и осыпающимся домом, – я отвечаю за вашу безопасность.
Экипаж был на мосту, когда громыхнуло. Далеко. Глухо. Знакомо.
К месту взрыва Брокк успел раньше пожарных расчетов и, окинув огненный столп взглядом, приказал поставить оцепление.
Раненый дом осел с ужасающим грохотом, подняв клубы меловой пыли. И кто-то завыл, перекрикивая пламя.
Да, люди успели уйти… те, кто мог ходить. Но кто-то остался. Кто-то всегда остается.
Светлое небо вдруг раскрылось, расщедрилось на дождь. Холодные струи мешались с пылью, с огнем, и рожденный в этом соприкосновении пар обжигал горло. Брокк вытащил платок и, повинуясь настойчивым уговорам гвардейца, отступил.
Смотреть и вправду было не на что.
Кажется, отныне его сны станут несколько более разнообразны.
– Величественное зрелище, не правда ли? – Олаф стоял, опираясь на стойку пожарного экипажа. – Этакое, знаете ли, первозданное буйство стихии.
Он нежно провел ладонью по лакированному борту.
– Поневоле перед силой подобной начинаешь ощущать собственную ничтожность. И все же влечет…
В светлых глазах Олафа отражалось пламя. Он смотрел на Брокка, но тот готов был поклясться, что Олаф его не видит.
– Вы ведь слышите его голос, мастер?
Пальцы исследовали трещины, царапины, пузыри, которыми пошел лак от жара.
– Ты пьян?
Трезв. От него не тянет спиртным.
– Вы же сами знаете, что трезв. – Олаф отвернулся.
Как он вообще оказался здесь? Случайно? Или…
– Огонь завораживает. – Он подался вперед, и пламя, уже почти сдавшееся, откликнулось на молчаливый призыв. Огонь взвился, расправил рыжие крылья, словно собираясь взлететь. Брокк слышал и голос его, и отчаянное желание жить, невозможное в отрыве от жилы.
– Оглянитесь, мастер. – Олаф отряхнулся.
А он ведь одет не по погоде.
Серые штаны на широких подтяжках. Расстегнутый жилет. Светлая рубашка с закатанными по локти рукавами. Руки у Олафа худые, жилистые, а на локтях кожа потемнела. Котелок, столь им любимый, съехал почти на затылок, и светлые локоны Олафа намокли, прилипли ко лбу.
Да и сам он успел вымокнуть, а летавший в воздухе пепел оседал на влажной одежде, покрывая ее тонким серым слоем, будто краской. И лишь ботинки, остроносые, темно-лилового цвета, оставались чисты.
– Люди боятся огня, но не уходят. – Он сунул руки в карманы.
– Это их дом. Им некуда идти.
И сколько семей остались без крова? А сколько будут хоронить мертвецов, если, конечно, останется, что хоронить.
– Конечно, – легко согласился Олаф. – Но ведь дело не только в этом, верно? Вглядитесь в их лица. Вы увидите не страх, не печаль, но желание, жажду огня, если можно так выразиться. Сейчас он – их бог, сошедший на землю.
– Я несилен в человеческих верованиях.
Олаф не услышал. Он склонил голову к плечу и наблюдал за агонией истинного пламени.
– Их бог гневается, но они принимают гнев его с покорностью. Они не помнят те времена, когда обитали в пещерах, но… голос огня, дарующего жизнь, звучит в их крови.
Дождь усиливался, и над головой Брокка беззвучно раскрылся черный зонт.
– А вас все берегут, мастер. – Олаф стоял под дождем и, запрокинув голову, подставлял лицо холодным его плетям. – Вода тоже стихия, но, согласитесь, она не влечет так, как пламя.
– Что ты здесь делаешь?
