подземного города. Шелест осыпающегося камня и собственное дыхание Таннис.
– Это место нашел Войтех. – Она вдруг поняла, что если будет молчать, то вновь расплачется, а плакать на глазах у ищейки унизительно. Не нуждается Таннис в его жалости.
– Войтех – твой друг?
– Был… когда-то.
– Что с ним случилось?
Руки Кейрена теряли былую бледность, а ладони и вовсе покраснели. Огонь в жаровне разгорался, и воздух над ней дрожал. Таннис, подвинув скамеечку, присела по другую сторону жаровни.
Она ведь тоже замерзла.
Она забыла, до чего холодно в подземельях.
– Повесили, – ответила Таннис на вопрос и, подтянув верхнее одеяло из стопки, закрепила его на крюке. Крючья делал Малыш, он вечно в кузнечных цехах подвизался. И приходил, пропахший металлом, окалиной, углем и потом. Тогда ему было восемь, но шкура на руках из-за въевшейся угольной пыли стала жесткой, пошла трещинами. Левое запястье Малыша пересекал красный рубец, а старая рубаха зияла многими дырочками, словно ее моль поточила.
Не моль – искры.
– Войтех был старше нас всех. Четырнадцать лет.
– А тебе? – Кейрен медленно сжал и разжал кулаки.
– Мне… восемь, когда мы встретились. И двенадцать, когда его не стало.
Таннис сунула ладони меж колен. Так, на корточках, она могла сидеть долго, и Войтех смеялся, что, даже если вытащить из-под задницы Таннис лавочку, та не заметит разницы.
– И да, он заслужил виселицу, если хочешь знать… по вашим законам.
– Закон не для нас, – мягко заметил Кейрен. – Закон для всех.
– Ага, конечно…
– Как вы познакомились? – Кейрен отвел взгляд, но от решетки не отступил, и держал его вовсе не жар, исходивший от угля.
– Обыкновенно…
…в многоквартирных домах царит свое равновесие, шаткое, на грани хаоса, но все же равновесие. И ссоры, которые время от времени вспыхивают, и пьяные драки – часть его. Здесь, при всем многообразии обитателей, все всех знают, и оттого чужаки, появление которых не такая уж редкость, сразу оказываются на виду.
Войтех был чужаком.
Он сидел на лестнице, опираясь на стену и уперев ноги в кованые перила.
– Пропусти. – Таннис спешила.
Сегодня она разоспалась – уже почти рассвело, а Таннис к мостам добираться. Старуха же, с которой Таннис сговаривалась, не станет ждать, отдаст салат другим девчонкам, благо желающих хватает. И Таннис останется без заработка.
– Куда идешь? – поинтересовался худой парень в кожанке, почти новой, с железными заклепками на лацканах и латками на локтях. Таннис как-то сразу сообразила, что латки эти для красоты стоят.
– Не твое дело.
– Не скажешь, – спокойно ответил парень, – не пущу. Хотя… дай угадаю, к пристани? Салат небось привезли? И охота тебе возиться?
Неохота. Вставать затемно. Бежать. Слушать ворчание старухи, перебирать пучки свежего хрупкого салата, который надобно промыть, и тщательно, чтобы ни комочка земляного не осталось. Вода ледяная, и пальцы сведет судорога. А потом надо к рынку нестись. И толкаться, выискивая местечко или отстаивая от других, кому оно тоже надобно… хорошо, если без драки уступят. Орать, срывать голос, расхваливая салат… продавать пучки и надеяться, что товар разойдется раньше, чем увянет…
– Забудь. – Парень поднялся и руку протянул, представляясь: – Войтех.
– Таннис.
Руку он пожал осторожно. И то, пальцы у Войтеха были сильными, а рука не по возрасту крупной.
– Пойдем лучше в парк, – предложил он. – Заработаешь больше.
Ей и хотелось верить, и не хотелось.
– Чтоб мне сквозь землю провалиться! – поклялся Войтех, ударив себя кулаком в грудь. И слово сдержал, хотя позже Таннис узнала, что сквозь землю он проваливался частенько и большей частью по собственному желанию.
Под землей вообще было очень даже интересно.
