принудительном осеменении, ему пришлось все обратить в шутку, чтоб отделаться от обвинений в фашизме и евгенике. К этому люди пока не были готовы.
Фомин сочувственно покачал головой, а Александр тем более не стал издеваться. Учитывая, что у самого на любовном фронте было глуховато. Да, теперь он герой. Да, почти любая будет рада составить ему компанию. Но что-то внутри него капризно заявляло: «Мне не нужна любая. Мне нужна конкретная, и точка». И заставляло биться лбом о бетонную стену. Мимолетная связь с Леной, проживавшей в соседнем «общежитии» и работавшей в отделе городского благоустройства только укрепила его в этом, оставив неприятный осадок. Насколько неприятным может быть натужное для обоих изображение близости двумя приличными людьми, которые не согласны на простую случку с целью взаимной психосоматической разрядки и коррекции демографической ситуации, а хотят найти несуществующие «чувства».
Нет уж, прав был Омар Хайям. Уж лучше будь один.
– Работаете, мальчики? – Услышали землекопы голос, и одновременно повернули головы.
Александр от удивления чуть не выронил штыковку. Неудивительно, что он сначала не узнал ее. Перед ним был призрак, тень той веселой смешливой девчонки, которая была одной из первых, кто встретил его в этом городе на холмах.
На Марии была серая выцветшая куртка, которую она раньше никогда бы не надела, бесформенная вязаная шапочка, из-под которой выбивались нечесаные спутанные волосы (ему показалось, или на них был налет седины? Или это так падал свет?). На ногах стоптанные ботинки. В них он ее увидел, когда только пришел в Подгорный, но с тех пор прошла целая вечность. Стояла она, опираясь на костыль.
– А меня Володя отпустил погулять. Хожу, осматриваюсь. Вот…
Как могла, она постаралась изобразить улыбку, но темные круги под глазами и нездоровый цвет лица ее выдавали. Сколько же дней она не выходила на улицу…
– Как вы себя чувствуете? – первым нашелся и заговорил Степан.
– Уже лучше, – ее голос был похож на шелест листьев. – Думала, что останусь там. Но в последний момент… передумала. Здесь лучше. Надеюсь, скоро на работу выйду. Сил нет сидеть… как растение.
Данилову показалось, что, как и всех, вернувшихся из долины смертных теней, ее отличали глаза. Былой легкости в них не было, а было… что? Не боль, не страх. Иной взгляд на жизнь.
Она еще на пять минут задержалась рядом с ними, стараясь поддерживать разговор, но Александр физически чувствовал ее дискомфорт и напряжение. Он вздохнул с облегчением, когда она помахала им рукой и пошла вниз по улице.
– Странно, я бы на их месте радовался, – услышал он голос Аракина. – Учитывая, как ее отколошматили и сколько она пролежала в коме. Повезло сказочно.
– Говорят, она ребенка ждала, – покачал головой Фомин.
– Тем более бред, – фыркнул Виктор. – Нашли из-за чего переживать. Из-за зародыша. Нового сделают.
Не удивительно, что его бросила «телка», как он ее называл, подумал Саша.
– Проблема в том, что другого у них может никогда и не быть, – произнес Александр вслух. – Даже если она придет в норму.
Даже до войны чуть ли не каждая вторая пара репродуктивного возраста была фактически бесплодной. Все это заставляло думать о проблеме «бутылочного горлышка» и вымирания. Пока их становилось только меньше. Город рос в основном за счет абсорбции новых людей.
Вечером Александр возвращался домой настолько измотанный, что шел, как алкоголик, на автопилоте. Мышцы гудели, но голова была приятно пуста.
В чудесном Городе солнца он по-прежнему был свободен, хотя своей свободой тяготился. Можно, конечно, объяснять это диспропорцией мужского и женского населения, которая все-таки здесь была… Елена была его попыткой номер два. До нее была Катя, но с ней они расстались еще на середине первой встречи. В них было что-то общее, делавшее их и похожими, и не похожими на Анастасию.
Лена была девушка скромненькая, умненькая – и, как следствие, одинокая. Не очень красивая, но зато добрая и отзывчивая. На таких мужчины смотрят в последнюю очередь и обычно тогда, когда уже сами выходят из первой молодости. Все бы хорошо, но, к сожалению, ничего у них не склеилось. Они встречались два месяца, но уже после второй недели чувствовали, что не рвутся друг к другу, а, наоборот, ищут поводов, чтобы не видеться. Данилов чувствовал, что мог бы форсировать события и преодолеть этот барьер отчуждения. Но догадывался, что лучше не надо. Фрилав в новом мире не приветствовался, а провести всю жизнь с человеком, которому ты в тягость – что может быть хуже? Положа руку на сердце, Саша ни к той, ни к другой ничего не испытывал. Ему просто нужен был хоть кто-то, чтоб заполнить пустоту.
Город был похож на гигантскую стройплощадку. Где-то клали тротуар, где-то сажали или подстригали деревья, в старых домах шел капремонт. Но назначение некоторых работ Данилов даже не пытался понять. Зачем, например, было ломать фундаменты незаселенных зданий? Зачем столько траншей? Что за эпидемия трудоголизма, неужели только для снятия психологического напряжения? Он не удивился бы, если б завтра начали строить великую китайскую стену…
