— Сегодня цельсиев еще меньше. Надо идти на штурм. А то замерзнем не за хрен собачий. А так хоть крови им пустим напоследок, — произнес Плахов, в сотый раз доставая и убирая нож в ножны.
За целый день он съел только половинку сухаря.
— Ты посиди, остынь, — с непривычным терпением и тактом ответил ему Пустырник. — Всему свой час… Саня, ты как?
Он повернулся к Сашке, словно хотел убедиться, что у того все в порядке.
Парню это показалось нечестным. Старший не должен так цацкаться с кем-то одним из своих бойцов. Другим поддержка нужна не меньше, а больше, чем ему. Вон, кто-то потерял всю семью — обоих взрослых сыновей повесили чужие. А у кого-то близкие в заложниках, и один черт знает, что сейчас с ними делают…
— Нормально, — ответил парень.
— Ты это… не замыкайся. Тебе, наверно, хочется, но нельзя. Ты и так слишком долго жил в стране розовых пони.
— Я знаю.
— Вот, что я тебе скажу, раз уж мы начали, — Пустырник присел рядом на корточки. — Отец твой виноват. И дед — оба поровну. Андрюхе вообще по фигу было. Он, похоже, думал, что сам вечный и всегда тебе сопли подтирать сможет. А Сан Сергеич… старый дурак… этот готовил, но совсем не к тому. К высокой, мля, миссии, хранить путеводную свечу человечества. А тут людям за кусок хлеба горло режут, ты понял? И если хочешь жить — тебе придется делать, как все. Теперь их обоих нет. И многих других еще. Города нет. Обоих наших малых народов — нет.
На время даже отпустила боль в груди, настолько Сашка был удивлен. Вот те раз… А он-то считал Пустырника шутом гороховым! Ну, в крайнем случае, грубым мужланом и тупым валенком. А тот, судя по оборотам, книжек не меньше, чем сам Сашка, прочитал. А может, и почти как дед!
— Я давно предупреждал, — продолжал Пустырник. — Если не хотим быть под Заринском… и вообще ни под кем не хотим, то нужна была армия своя. И бить первыми, жестоко — так, чтоб запомнили. Когда не из говна сделаны, то можно и одному против десяти. И победить. А сейчас поздно… Даже если случится чудо и мы побьем уродов и освободим наших… как раньше уже не будет.
Все, кто его напряженно слушал, в этот момент отвернулись. Похоже, понимали это хорошо.
А Пустырник между тем продолжал. Буря свистела и завывала так, что звук его голоса за окном был не слышен. Даже лязг железного листа от забора легко перекрывал его.
— Если не хотели драться… надо было еще давно убегать в непролазные горы. Потому что иначе найдут и отымеют. Вопрос только во времени. Не заринские — так уральские. Не уральские — так с Владивостока. А то вообще китайцы или арапы… А мы… Закуклились и сидим себе, ветошью прикинулись. Думаем, что никто нас не тронет. Ты вот, Саня, почему думал, что за Уралом выжженная земля? Только потому, что твой дед криворукий настроить приемник не мог, а всем остальным до этого дела не было? Товарищ Богданов так говорил? А ты ему верь больше. Он под конец жизни, говорят, головой начал ехать. Верил и в тарелочки, и в ящеров в них. Мы почему решили, что в европейской части страны ничего не сохранилось? А я говорил, там, наоборот, народу должно быть больше, чем здесь. Тут в Сибири морозы сильнее, чем радиация и даже чем голод, людей косили. А там всего больше. Больше людей. Больше городов. Больше ценностей. Только и мразоты больше. Вот она до нас и добралась… Поэтому не сиди как камень. Это не лучше, чем хныкать и трястись. Пойдешь лучше в дозор.
— Да все нормально со мной, — ответил Сашка, пряча руки в карманы. — Дрожу от холода. А слезы от ветра.
— Убивать их по одному. Ночью. А трупам уши резать, — бросил в темноте Волков, скрипнув зубами. Хотя я бы лучше в землю зарывал. Живыми…
— Умный больно, — одернул его дед Федор. — Тебе лишь бы резать и зарывать. Я же сказал, нельзя. Своих подставим.
— Так ведь мы уже грохнули двоих.
— Про этих они еще могут подумать разное. Мало ли что с людьми случилось? Воды не той выпили или в метели заблудились. Медведа недоброго повстречали.
— Ага. Знаю я того медведя, — ухмыльнулся Колотун и похлопал дядю Женю по плечу— Упокоил врага, значит, день прожил не зря. А если семерых — то уже на неделю вперед.
Волков перед выходом фиксировал ременной петлей, которую сам изготовил, ложе винтовки на изуродованной руке. Здоровая рука держала рукоять. Приклад упирался в плечо. Меткость у него была не хуже, чем у здорового.
Сашка знал об этом, потому что его брали с собой в тот дозор, когда им попались фуражиры.
Он был за это благодарен. В этом было доверие и уважение. Они знали, что ни слабость, ни горячность не заставят его подвести их. И он не подвел. Лежал неподвижно, как камень и только смотрел и слушал.
Сам Волков не стрелял тоже, только страховал. Всю работу сделал Пустырник. У него был с собой небольшой пистолет, импортный, незнакомый.
Они заметили чужаков издалека и залегли за трубой теплотрассы, которая вылезала тут из земли как змея, покрытая колючей стекловатой.
Две фигуры двигались вдоль железного забора, которым был огорожен пустырь. Телогрейки, автоматы, меховые шапки. Рядом шли две фигуры покрупнее. Лошади, догадался Сашка, услышав характерный всхрап. Копыта мягко ступали по снегу, и все же иногда позвякивали об асфальт.
