В коридоре кто-то бурно выражал восторг — сиплым лающим хохотом. Хотя, может, просто нервы сдали. Многие из них от того, что на них свалилось, были близки к помешательству.
— Вы рано радуетесь. Там еще врагов до жопы, — услыхал Сашка голос одного из Красновых.
Это можно было перевести как: «Кое-кто из нас не увидит завтрашний рассвет», но сказать такую фразу не решился бы даже такой отморозок, как Лысый. За это могли морду набить. Сейчас, после воссоединения, отчаяние исчезло и жить всем хотелось.
Второго брата видно не было. Может, он тоже искал Киру? Данилов обошел весь спортзал и расспрашивал всех, кого можно. Ни следа ее! Впрочем, про Женьку с дедом он тоже не забывал.
Только когда все утряслось, начали пересчет живых и неживых. Оказалось, что кроме тех, про кого точно известно, что они мертвы — таких было почти сто восемьдесят человек — было еще не меньше сотни тех, которые просто пропали. И три дорогих ему человека оказались среди них. Хотя это лучше, чем знать наверняка, что их нет на свете. Это давало надежду.
Его надежде оставалось жить всего десять минут. Он бы многое отдал за то, чтобы не знать… Чтоб тешить себя мыслью. Но реальность решила не играть с ним, а сразу открыла свои карты.
— Она здесь! Брат! Артем! Иди сюда.
Голос звучал настолько незнакомо, что он сначала даже не узнал Артура Краснова. Мертво звучал голос.
Но первым подошел не брат, а именно Саша.
Не удивительно, что они не нашли ее сразу. Кто-то отнес ее в самый дальний угол, где стоял тот спортивный инвентарь, который наверно был еще до войны потертым и старым.
Когда он подбежал, Артур стоял, склонившись над чем-то белеющим на полу.
Кто-то бросил ее там, как сломанную вещь, как мусор.
Лицо было нетронутым. Бледным и отрешенным.
«Что они знают такого, чего не знаем мы?»
Может, там ответы на вопросы? Может, незачем бояться того, что там?
Волосы аккуратные, будто она их пригладила рукой.
Одна нога в сапожке, в том самом, в каких она была, когда приходила к нему на день рожденья. Вторая босая. И курточка — та же, в которой она приходила к нему. В тот день, когда он еще не знал, что время отсчитывает последние секунды прежней жизни.
Только ткань запачкана черной грязью и красной кровью и порвана в двух местах, будто цеплялась за гвоздь.
«Пока она была жива, она бы никогда не…»
Ну, вот он и произнес эту страшную фразу. Пусть даже и не вслух.
Колготок, теплых шерстяных, в которых она была в тот момент, когда они садились по машинам и телегам, на ней не было. Юбка была чуть ниже колен, что для Прокопы коротко. Но сами колени были видны.
Левая рука лежала чуть в сторону, будто отброшенная в последний момент подальше. Кровь из раны не текла. Хотя у живого человека из такого пореза — вдоль вены, а не поперек — должна течь потоком.
Лицо как мел. Глаза закрыты, будто уснула.
Синяки и ссадины на голых коленках. Один сплошной синяк — во всю левую. Кожа здесь была почти нормального цвета.
«Бойся хромых. Они заберут твои ноги…»
Почему-то Сашка вспомнил, что многие из чужаков ходили, чуть прихрамывая и в раскорячку. Сапоги у них видимо были неудобные и натерли.
А у него самого ноги просто подкосились. Он чуть не упал.
Следов от ожогов или порезов он не заметил.
Ее не мучили. Она убила себя сама. Не вынеся.
Только сейчас Сашка вспомнил и осознал неуклюжие слова Каратиста, которые тот произнес негромко, явно для одного Пустырника.
«Бабы… точнее женщины. Точнее, девчонки. Ты… это… не лезь пока к ним. Не всех, но некоторых эти твари… ну, ты понял меня. Но это ничего. Забудут! Память, она такая, особенно девичья… А позора тут нет. Всех взамуж возьмут, и никто слова не скажет. Это по беспределу. А если кто из наших будет шептаться — я сам тому пасть порву, как Геракл змею. Ты понял меня? Все срастется, всё заживется».
Выходит, он ошибался, этот тертый жизнью вождь киселевцев.
Тут же рядом лежало и лезвие. Крохотное и ржавое. Вряд ли она принесла его с собой. Скорее, оно лежало тут уже много лет.
Будто дожидаясь.
Было оно очень тупым, и когда Сашка машинально провел по его кромке большим пальцем, то даже не оставило надреза. Чтобы располосовать им руку так, надо было приложить всю силу.
