— Гони во весь дух, бляха-муха! — лицо дяди Жени стало почти белым, видно было, что даже слова он выговаривает с трудом.
И в этот момент где-то за домами громыхнуло. Задребезжали стекла, ощутимо качнулась земля — они почувствовали вибрацию, даже сидя в машине. Из-за домов взметнулась вверх и начала быстро расти колонна пыли. Но раньше, чем она достигла крыш пятиэтажек, прогремели новые взрывы — с разных сторон. Минимум четыре. Каждый из них бил по ушам, но все же слабее, чем первый. Видимо, большее было расстояние. Казалось, весь город рушится и проваливается в преисподнюю. Взрывы сопровождал долгий, постепенно затихающий рокот.
— Сукины дети. Фугасы успели заложить, — успел сказать Пустырник, прежде чем потерял сознание.
Площадка перед Замком, где еще недавно раздавали конину ордынские мясники, была до краев заполнена народом.
Стоя у самого края, среди своих собратьев, выстроившихся двумя неровными прямоугольниками, Данилов-младший жадно озирался вокруг.
Жители Прокопы и Киселевки — а здесь были все уцелевшие бойцы, кроме тех, кто поехал в Кузбасс за женщинами, детьми и стариками — не смешивались с заринцами, стояли отдельно. Хотя теперь уже было почти ясно, что история их поселений и их неудачного исхода завершилась.
Развалины складов в столице еще только начали разбирать, но уже сейчас было ясно — зима будет тяжелой. Если учесть, что и запасы восточных сгорели в огне вместе с караваном, ситуация выглядела совсем плачевной. Обе стороны потеряли слишком много, чтоб позволить себе роскошь поселиться отдельно. Богданов с Демьяновым обмолвились, что найдут для героев этого дня жилье либо в самом Заринске — а половина этого молодого по довоенным меркам города была одноэтажной деревней — либо в ближнем его подбрюшье.
Условились, что новые граждане поселятся компактно и сохранят автономию в том, что касается решения внутренних вопросов. Общим должно было быть только то, что касалось обороны и отношений с чужими.
«Скорее уж, сношений, — подумал Данилов. — Отношения с теми, кто приходит к вам без приглашения и с автоматом в руках, часто именно этим словом и называются. Или вы их, или они вас».
Еще недавно Сашка бы плюнул в лицо тому, кто сказал бы ему, что события сложатся так. Но сегодня он был такому исходу в общем-то рад. Пока надо дожить до следующего урожая. Там будет видно… Хотя он знал, что самое постоянное это то, что считается временным.
«В общем-то рад», а не просто рад — потому, что остался один неоплаченный долг, который жег его изнутри, как вбитый в ладонь раскаленный гвоздь. Он ничего не забыл и того, кто разрушил его жизнь просто потому, что их семья оказалась у него на дороге — не простил.
Мерзавец, чей портрет он нарисовал в дневнике, получил свое — хоть и слишком легко. Теперь очередь была за тем, кто их всех сюда послал. За Уполномоченным, которого еще называли Благодарителем и Защитником (чьим, интересно?).
Люди все прибывали. Скоро их было столько, что площадь уже не могла вмещать.
Еще бы. Младший Богданов объявил об общем сходе по радио. Прибыли даже делегаты из ближних деревень и поселков.
В дальние тоже радировали — а туда, откуда не пришел ответ, отправили гонцов с вооруженным эскортом. Но не было оснований думать, что где-то остались «сахалинцы». В тех глухих медвежьих углах они бы просто не смогли прокормиться.
Настроение было смешанное. И радостное, и тревожное.
Глядя на это многолюдье, парень понял, что «сахалинцев»-то была жалкая кучка, если сравнить с населением города — даже если брать только взрослых мужчин.
Нет. Если бы не пришли прокопчане и киселевцы — полумертвые, оборванные, почти безоружные — этот огромный город не поднялся бы и не придавил бы эту моль.
Нет, эти люди не были трусами. Если бы им приказали и повели за собой, они бы любого врага порвали голыми руками. Но не приказало начальство, и сразу началось: «да что мы можем сделать?», «а я что, самый рыжий?», «мое дело маленькое — мне надо семью кормить».
Старый Богданов воспитал их так, потому что ему так было удобно править. И до какого-то момента в этом, наверно, был толк, раз город простоял столько лет, рос, развивался и справлялся с бедами. Но маленький изъян в таком складе ума все же имелся, подумал Саша. Начальство тоже может ошибаться. И предать тоже может.
— Они забрали с собой из вашего города кого-нибудь? — услышал он рядом разговор.
Семен Плахов, на время лечения Пустырника занявший место старшего над прокопчанами, расспрашивал заринского милиционера Колесникова.
— Кого-то на веревке увели… в основном мастеров и техников. Самых грамотных. Нескольких учителей, агрономов, инженеров. Девок красивых забрали десяток. А некоторые вроде по своей воле ушли. И мужики тоже. Мне один боец так прямо и заявил: «И я хотел уйти, но мест не было. Это восточные во всем виноваты. Да провалились бы пропадом. Не встали бы на дыбы — может, и нас бы не тронули!».
— Какой придурок.
— Я так ему и сказал. Но так думает не он один. Повезло, что мы так быстро взяли… Помнишь, ты спрашивал о старом Данилове и его внучке Женьке? Я порасспрашивал своих. Про девчонок не скажу, они все были с мешками на головах. Но пару-тройку стариков там видели.
Вот и еще одна причина того, что надо последовать за Ордой.
