техника с хорошей проходимостью.
Димон опустил бинокль. Их уже могли увидеть оттуда через прицел, и нечего было так нагло пялиться. Вскоре уже можно было все хорошо рассмотреть невооруженным глазом.
Деревенские жители, стоявшие вдоль дороги метрах в пятидесяти, тоже заметили приближающуюся ораву и загомонили. Затем по толпе прошел вздох удивления. Эти косолапые вообще, поди, не знали, что столько машин на свете наберется!
Окурку стало малость стыдно перед чужаками за свое село. У тех пушки, тачки, крепкая одежа. А тут на улицах с самой войны порядок не наводили, целые горы из золы и отбросов, собачьих, голубиных и вороньих костей, выросли прямо у заборов в два человеческих роста — все, что смогли, убрали, а остальное авось не заметят. И прикинуты селяне черт знает как — а им ведь было сказано приодеться в лучшее! На ногах у половины самодельная обувь с подошвой из старой покрышки. У остальных — стоптанная довоенная рухлядь. Заплатанная одежда из вытертой и застиранной ткани — сделанной, если мать не врала, когда-то китайцами, давно потеряла свои цвета и была однотонно серой. Да и сами не подарок. Лица серые, глаза тусклые, во рту у многих вместо половины зубов — пеньки. Ну, хоть побрили подбородки давно затупившимися лезвиями, подстригли волосы ржавыми ножницами.
Разве что у тех, кто ходил на промысел, было с вещами получше. Да и более сытыми они смотрелись. Но таких мужиков можно было по пальцам пересчитать: Семен, Леха-большой, Леха-маленький, Иваныч, Никифоров-старший, племянник его Андрюха. И еще человек пять реальных, конкретных и нормальных мужиков.
«Надо их иметь в виду», — подумал Димон. Пришельцам наверняка понадобятся эти, как их… рекруты. И про Комара не забыть. Он белке на самой высокой ветке даже не в глаз, а в зрачок попадет. Когда сам не под «белочкой». И еще он двоих таких же знает, ходоков-старателей. Они спасибо скажут, если удастся их посватать к таким серьезным людям на службу.
А ему, Окурку — тоже будет польза. Может, его поставят начальником собственного отряда. Мать всю жизнь ему втирала про этот… как его… карьерный рост. Чем не начало?
Пока он размышлял, колонна приблизилась настолько близко, что уже и без бинокля можно было рассмотреть ее состав — благо, дорога делала небольшой поворот.
До них доносился рев множества моторов — в основном дизельных — похожий на рык голодного зверя.
Первые мотоциклисты между тем уже подъезжали к месту, где когда-то стояла баррикада. Между ними и наблюдателями было открытое пространство, и Окурок не смог удержаться, чтобы не глянуть еще раз в свои окуляры.
Тут было на что посмотреть.
В одном из журналов, которые он запродал Комару, был раздел не только про баб, но и про киношки. Текст Окурок почти не понимал, но картинки ему понравились. Один фильм был про чувака в кожаном прикиде по имени Безумный Макс. Только Димон никак не мог вкурить, с какого фига тот безумный, если ведет себя вполне здраво? Ездит на тачиле, мочит негодяев, следит за уровнем бензина и масла (несколько раз Геннадьич давал Окурку садиться за руль «Таеты», и тот знал, что к чему).
Там на одной картинке на весь разворот была армия главного негодяя на железных конях. В шипастых доспехах, шлемах с рогами, хоккейных масках, противогазах и еще черт знает в чем на головах, с цепями и прочими побрякушками.
Нет, эти мотоциклисты не выглядели точь-в-точь как те ребята из фильма. Но что-то отдаленно похожее было. На каждом из мотоциклов сидели двое, и сидящий в люльке был стрелком. Стволы пулеметов, установленных на вертлюгах, смотрели на дорогу. На головах ездоков были кожаные шлемы, глаза защищали очки-консервы. Одеты они были в одинаковые куртки из грубо выделанной кожи крупного рогатого скота — бурой, без хромового блеска, но очень толстой и прочной. Такую можно и зимой носить, если под низ что-нибудь поддеть.
И вдруг он узнал их. Несколько человек, которые ехали с непокрытыми головами, показались ему знакомыми. Ага, вон Упырь, вон Хрипатый, а вон Компот. Узнал он и их мотоциклы, чуть отличавшиеся от остальных. И сразу начал искать глазами Рыжего. Но остальные ехали в шлемах и все были на одно лицо.
«Бешеные»… А неслабо они поднялись. Одних мотиков штук тридцать! И какие!
Наверняка вся одежда была новая, потому что раньше они одевались в жуткое тряпье с чужого плеча, едва ли не с покойников, которое без женской руки они даже залатать нормально не могли. А бабы при их банде долго не жили.
Новым было и изображение красной собачьей головы, нашитое у каждого на плече.
Одно время он хотел сам к ним примазаться. И даже дружбу водил с ними. Не со всеми, а с двумя шлангами, которые тоже раньше на Гогу работали, а потом ударились в бега. Только они свалили не из окна, в чем мать родила, а с шиком — угнав у старого пердуна целый грузовик и шороху наведя попутно. Прежнего безопасника Гога после этого дела в свинопасы перевел за недосмотр, а сторожа повесил на столбе.
Но Упырь и Хрипатый — товарищи ненадежные. Такие могут и за старые сапоги кокнуть. А остальные и того хуже. Новый их пахан… он себя атаманом называет — Рыжий — долбанутый на всю голову. Если сравнить всех живорезов на службе у Гоги с ним одним — то получится, что те ему в ученики могли бы пойти, опыт перенимать. Яйца режет, кожу снимает, яблоки глазные вынимает раскаленным прутом, а уж пристрелить человека так, чтоб тот подольше покорчился — это для него приятней, чем девку поиметь.
