«Влад, мы начали проникновение», – сообщил мне Четвертый.
– Лейтенант гвардии, если не ошибаюсь, а то ваш доспех запылился и значка на вашем плече я не могу точно рассмотреть, да и темновато сейчас, – позволил я себе небольшое издевательство над служивым капитаном. – У вас на горжете находится амулет связи, кстати, весьма слабенький, больше восьми километров расстояния – и все, его можно выкидывать, сообщите графу эл Нари, лично или по цепочке, что его соизволил навестить друг Рыжика. Именно эти слова передайте, пожалуйста, ничего не перепутав, и вас никто ругать не станет.
«Так как, Воз и Вод, у вас с плетениями массового действия, долго будем в молчанку играть??
Я смотрел на наконец-то принявшего правильное и жизненно необходимое ему самому, офицеру, решение. Вроде стал связываться с кем-то.
«Я разработал
«Ошибка, Вод, даже две. Ты его станешь применять, и в форму льда я это плетение переводить не буду. Лучшее – это всегда враг хорошего. Воз, а что у тебя?»
«
«Влад, мы у дома цели. Готовы к захвату. Ты был прав – тут много воинов, и есть несколько магов, но они все не будут для нас проблемой».
«Принял. М-да, орлы, смертоносные вы наши. Буду иметь в виду, Воз, дай мне свои выкладки по этому плетению. Потрудились вы хорошо. А вообще какие у вас впечатления от освоения новых знаний?»
«Тебе нельзя принимать зерно льда», – разбилась о камни волна.
«Согласен с Водом, – подключился Воз. – Это слишком опасно для твоего разума, и даже если ты справишься, то сколько времени будешь в отключке?»
«Неправильная постановка вопроса, орлы. Не если, а когда я справлюсь, а моей бессознательной тушкой можете управлять и вы. Все ясно? На дискуссию времени нет, за мной уже пришли. Я бы сказал, что оперативно сработали, но не буду – я знаю, как такие дела делаются в моем, тьфу, в великом герцогстве Артуа Арны. На порядок быстрее там все выполняется».
– Граф эл Нари, – я кивнул внешне постаревшему за последние дни на несколько десятков лет мужчине. – Я рад, что вы нашли время для аудиенции…
– Хватит, охотник, – папа Рыжика печально посмотрел на меня. – Как там себя чувствуют моя дочь и наследная княгиня Валия? Мы одни, нас никто не подслушивает, можешь говорить откровенно.
– Хорошо. – Я уселся в кресло. – Я знаю, что нас никто не подслушивает. Будем говорить откровенно, граф. С Таней и Валией все хорошо, они находятся в месте, о котором не знает никто, кроме нескольких абсолютно преданных мне воинов.
– Преданных – это редкое качество в наше время. Чаще всего предают.
– Может быть, – согласился я. – Так увольте начальника отдела кадров за плохой подбор персонала. Граф, как вы понимаете, я уже знаю о происшедшем, иначе не появился бы здесь, но об этом чуть позже поговорим. Для начала объясните мне суть не так давно возникшего недопонимания между моим человеком и вашими воинами. Что вообще произошло, вы разобрались в этом?
– Нет, Влад, я до сих пор ничего не понимаю. Я так и не докопался до правды, до того, что на самом деле тогда произошло.
Правильно о нем сказала леди Ловия: «Ничего не видящий дальше носа своего жеребца солдафон», – а может, моя несостоявшаяся бабушка выразилась не совсем так, но смысл ее слов был именно таким. Тебе бы на плацу маршировать, а не заниматься такими тонкими материями. Не можешь, не умеешь и не приучен ты заниматься подобным. Отличный ты исполнитель, но какой же хреновый руководитель!
– Кто руководил расследованием этого инцидента? Ведь тайной страже обруча Риары вы наверняка после происшедших событий не доверяли?
– Ивер эл Сора, – подтвердил мои самые гнусные подозрения граф. – У него есть опыт в подобных делах, и он один из тех, кому я полностью доверяю.
«Четвертый, – сжал я амулет связи, – подтверждение получено, захват цели, жесткий допрос и доставка ко мне. Вернее, сначала доставка, а допрос вы будете проводить при мне».
– Вы что-то сейчас сделали, охотник? – поинтересовался граф.
– Пока ничего особенного, но скоро сделаю. Причем обязательно в вашем также обязательном присутствии. Как себя чувствует Лаэра?
– Плохо, с ней постоянно находится лекарь и несколько физически крепких служанок. Непрерывные истерики сменяются тоскливым молчанием. Я боюсь