– Он что-то чувствует, потому и ходит… – сказала Кавалерия Меркурию Сергеичу, неспешно чинившему какой-то очень древний, заслуженный арбалет. – Закладка почти погасла. Думаю, ведьмари прорвались бы, если бы пошли сейчас на приступ. Я не сплю ночами.
– А я вот. Прекрасно. Сплю, – отвечал Меркурий. – Глупо. Волноваться. Можно прогореть раньше. Времени. Надо вести себя. Как олень. Убежал от охотников. И спокойно. Пасется. В чаще.
– Но охотники опять придут.
– Да. Но если олень. Выспится и поест. Охотники. Опять останутся. Ни с чем. Будь как Суповна.
Кавалерия усмехнулась:
– Сковородками швыряться? Это можно.
Накануне Суповна с дикой силой метнула сковороду и попала в берсерка-шпиона, голова которого назойливо маячила на пятачке за главными воротами. Сделав в воздухе больше пятидесяти оборотов, сковорода пролетела около двухсот метров. Меркурий потом не поленился сосчитать. Не всякая стрела даже из лука поразила бы цель на таком расстоянии. Для арбалета оно вообще было нереальным. Суповна, однако, больше жалела о сковороде и теперь бросала в ведьмарей картошкой. Точность метания была уже, правда, поменьше, но все же за картофелинами было даже глазом не уследить. Они вылетали из ее рук как пули.
Афанасий больше не скакал вокруг шнеппера и не вызывал дух Угух-хух-хуха, хотя Горшеня уже ушел и не появлялся. Афанасий вдруг с удивившей его остротой вспомнил о Гуле. Вспомнил ее подвижное лицо, смешные жесты, воробьиные прискоки и способность останавливаться посреди улицы с такой резкостью, что на нее налетали прохожие, а машины «оббибикивались» до того, что ломался гудок.
Афанасий понял, что если не увидит сейчас Гулю, то умрет, и так этому удивился, что даже потрогал то место груди, где у него находилось сердце. Афанасий был человек хоть и нежный, но прохладный. То есть когда видел Гулю, был с ней очень ласков и мягок, но когда не видел, то почти и не вспоминал. А тут вдруг такая тоска.
Не в силах ничего с собой поделать, Афанасий принялся бродить вокруг Родиона так, как раньше бродил вокруг шнеппера. После десятого круга Родион прицелился в него и пригрозил, что отправит Афанасия в Арктику, если тот прямо сейчас куда-нибудь не сгинет.
– Ты хочешь, чтобы я ушел? Я?! – не поверил своим ушам Афанасий.
Родион пояснил, что не просто хочет, а мечтает.
– И я не нужен тебе на дежурстве? Тебе не нужны мое товарищеское плечо, мощная рука и меткий шнеппер?
– Перестань прыгать! Ты наступишь, и он бабахнет, – мрачно предупредил Родион.
– На что наступлю?
– Мощной ногой ты наступишь на меткий шнеппер и оставишь меня без своего товарищеского плеча.
Афанасий встревожился и отошел от шнеппера подальше.
– Слушай! Если ты серьезно и на дежурстве я тебе не нужен, можно я съезжу в город? На денек? Узнаю, как там и чего, а? – просительно проблеял он.
Родион хмыкнул:
– Бегство из осажденной крепости? Ну и ну…
– Так ты согласен?
– М-м-м… Ну давай, разведка нам не помешает. Только ведьмарикам не попадись! Если хочешь, я выведу тебя низинкой к проселочной дороге, которая идет к дачам. На станцию сейчас не сунешься. А на проселке поймаешь какую-нибудь попутку.
Сказано – сделано. Спустя час, покрытый репьями столь же капитально, как и тулуп Горшени, Афанасий выполз на проселочную дорогу. Родион издали махнул ему рукой и исчез, точно провалился. Афанасий обобрал со своей одежды репьи и принялся ждать попутку. Минут через десять появился низенький трактор, буксирующий за собой прицеп с бидонами. Зная, что из кабины трактора водитель его не увидит, Афанасий забежал сзади и забрался в прицеп. Куда едет трактор, он представления не имел, но надеялся, что к шоссе.
Афанасий сидел в прицепе и осторожно выглядывал. Пустые бидоны гремели. Справа и слева тянулись заборы дач. С высокого прицепа Афанасию было видно, что происходит на участках. Бегали с криками дети, их мамы загорали в шезлонгах, а бабушки что-то вскапывали, поливали, пропалывали. За одним из заборов в бассейне сидело сразу человек пять. Причем на одном шляпа была соломенная, а еще на одном – войлочная банная, выглядевшая очень забавно.
Лица у пятерки в бассейне были кислые, скучающие. Один все время что-то записывал в блокнот, почесывая себя в ухе карандашиком. Другой говорил по телефону. Временами он прерывался и извлекал изо рта то золотую монету, то серебряную. Афанасий сообразил, что это были члены форта Долбушина, снимавшие здесь дачу. Человек же, достававший монеты, был, видно, знаменитый Васенька, слова которого превращались в деньги, причем превращались в зависимости от ценности высказываемой мысли.
Другой из долбушинцев, обладатель войлочной банной шляпы, был Афанасию хорошо знаком. Когда-то он сам составлял на него досье для шныровского архива. Прозвище его было Коля На Девяносто Девять Процентов. Такое прозвище Коля На Девяносто Девять Процентов получил из-за дара все
