жалкое и несчастное. Даня понял, что личность ее еще не уничтожена, хотя и порабощена эльбом, и что сейчас, когда эльб временно оглушен ударом тока, личность эта проступает.
Дверь между вагонами была открыта. Даня выскочил, побежал и, не помня себя, несся до тех пор, пока не налетел на Фреду, шедшую с чашкой, в которую она только что налила горячую воду. Схватив ее за плечи, Даня принялся трясти ее и что-то бессвязно выкрикивать. Фреда, не растерявшись, отставила руку так, чтобы вода плескала на Даню. Даня завопил и бросился одеваться.
– Там берсерки, господа! – восклицал он, втискиваясь в джинсы и прыгая с ними вместе. – И
– Сколько их, господин ты наш? – спросила Фреда.
– Восемь! Четыре купе, в каждом по двое… Может, и больше! Я видел восьмерых.
– А берсерков сколько?
– Три и в другом вагоне три… И две ведьмы.
– Три и три – это в математике называется шесть! – произнесла Фреда нравоучительно.
– Да, хороши мы! Думали, незаметно из ШНыра слинять, а ведьмари успели полный поезд
Рине представились длинный перрон, оркестр, играющий «Прощание славянки», строгая цепь боевых ведьм и рыдающий Дионисий Тигранович, машущий платочком вслед отъезжающим. Сашка добежал до тамбура, приоткрыл одну дверь, другую и, проскочив грохочущий участок, выглянул в соседний вагон.
– Пока все тихо! Ты уверен, что они за тобой погнались? – спросил он, вернувшись.
Даня замотал головой.
– Значит, не погнались, – признал Сашка. – Понятно… Будем караулить. Что нам еще остается?
Влад Ганич взвел свой шнеппер. Это был небольшой, очень красивый шнеппер с перламутровыми накладками на рукоятке – Родион некогда отобрал его у одного из ведьмарей и променял Владу. Это было вполне в духе Родиона, благо таких трофеев он притаскивал в ШНыр предостаточно после каждого своего выхода в город.
Ганич обожал свой шнеппер. Не сдувал с него пылинки потому только, что они не успевали садиться. Чистил его по два раза в день. Стрелял, правда, редко, так как от стрельбы изнашиваются детали.
Сашка опять вышел в коридор. Прошел час, затем другой. Сашка посматривал на Даню с удивлением. Чего
– Вы представляете себе, что такое поезд Москва – Питер? И что будет, если через весь состав пройдут разваливающиеся зомби? Да на ближайшую же станцию нагонят больше групп захвата, чем там будет пассажиров!
– И столько же психиатрических «Скорых», – тихо сказала Лена.
– С ними же боевые ведьмы! Могли бы стереть всем пассажирам память, – предложил Ганич.
– Мел с доски стирать, и то долго, а тут целая толпа! – Во Фреде проснулась крутолобая отличница. – Надо или подчистую память убирать, так что человек и кашу есть разучится, или начнется ужасная возня! После фельдшера Уточкина… так, кажется, его звали?.. у ведьмарей таких специалистов нет…
Рина поморщилась. Любое упоминание фельдшера Уточкина вызывало у нее головную боль.
– А если просто затереть последнее впечатление?
– Краткосрочную память, то есть пока она не отсеялась и не закрепилась? – спросила Фреда. – Это, конечно, можно. Одному-двум людям – легко! Но стереть память всему поезду нереально. Ведьмари это прекрасно понимают, потому и выкупили целиком последний вагон… Избавились от проводника, выставили стражу, погрузили своих
– …тут на голову им свалился я! – Даня скромно поклонился, приложив ладонь к груди.
Сашка пошел навестить Макара. Макар торчал перед зеркалом, целился в свое отражение из шнеппера и, тренируясь, раз за разом повторял: «Ну ча, парень! Ты попал!» Неожиданно кто-то толкнул Сашку в спину. Он оглянулся. Перед ним стоял перепуганный Кирюша, прячущий под наброшенной на руку курткой взведенный шнеппер.
– Они там! – пролепетал Кирюша. – Они пришли! Идем скорее!
За дверью, ведущей в дальний тамбур, мелькнуло белое лицо, прилипшее к стеклу. Потом лицо исчезло и появилось другое, зорко что-то высматривающее.
– Вон! Вон они! – Кирюша, только что шептавший, перешел на визг. Он был так напуган, что порывался куда-то бежать, но куда бежать, не знал и бежал на месте, хаотично размахивая руками.
Макар держался лучше Кирюши.
– Ща пальну! – пообещал он. –
