— Шурик! Шурик! Шурик! — на полусогнутых, дотягивая свитер почти до колен, попрыгала я к палаткам и кое-как протиснулась между ними внутрь. — Шурик! Шурик! Шурик!
— Хррр… — многозначительно ответил он, переворачиваясь на бок, и добавил, не выходя из спящего режима: — Я не Шурик. Я Александр…
Нормально?! Это слово, значит, он расслышал, а все остальное?! Ну, хорошо!
Я коварно ухмыльнулась, склонилась к голове спящего парня и прошептала максимально испуганным тоном:
— Ваш замок атакован вражескими войсками!
Не знаю, почему на ум пришла именно эта фраза, но эффект она произвела. Даже чуть больший, чем я ожидала.
— Кто?! Где?! — подорвался на ноги Алекс и, не заботясь о такой мелочи, как одевание, ломанулся на выход. То есть туда, где выход, по идее, должен был быть, а по факту — в стену чужой палатки.
Я хихикнула, глядя, как он в непонятках щупает ткань, и уже хотела было подсказать альтернативный путь, как он сделал то, что сразу показало разницу между нами: отступил на шаг, подставил плечо и со всей дури… то есть силушки молодецкой, сиганул на преграду. Тент прогнулся, ловя на себя от восьмидесяти до девяноста килограмм живого веса, с жалобным предсмертным криком треснули стойки, и высота палатки резко уменьшилась в три раза. Она бы и на больше уменьшилась, если бы не спящие внутри люди, на которых, собственно, и приземлился Алекс.
Я ахнула, когда из тканевого сплюснутого кокона послышались недовольное бурчание Богдана и яростный мат Полины. Именно он привел Алекса в чувство. Он обернулся, нашел меня глазами и замер в ожидании объяснений. Грозно так замер, со сведенными на переносице бровями. У него прямо на лбу читалось: «Что за… Ева?!» И я не придумала ничего лучше, как кашлянуть, улыбнуться и ответить:
— Спасибо, Марио, но твоя принцесса в другом замке…
Словно в подтверждение моих слов раздался громкий шелест плотной ткани, и на свет вынырнула растрепанная голова Полины, которая при всем желании не могла сойти за даму сердца моего «водопроводчика». Она окинула свирепым взглядом сначала Алекса, лежащего на полотне, потом нервно хихикающую меня и прошипела:
— Вы, извращенцы, какого черта здесь творите?!
— Полина! — ахнула я, театральным жестом прижимая ладонь к губам. — Мы не извращенцы! Мы вообще спали!
Готесса выразительно уставилась на Алекса, все еще лежащего поперек ее палатки, и скептически уточнила:
— Да неужели?!
— Ну, большую часть времени… — поправилась я.
Казакова чертыхнулась, по пояс выбираясь из палатки:
— А какого фигара проснулись?! Богдана вот мне зашибли! — и грозно добавила Алексу: — Слезай уже с него!
Заклинатель резво подпрыгнул на ноги, потом подумал и, осторожно приподняв ткань, заглянул под крышу тента. Пару секунд внимательно изучал его содержимое. Мы с Полиной напряженно молчали. Спрашивать, на что там смотрит Шурик, оказалось излишним — мы и сами были не прочь узнать степень повреждения среднего Соколова. Только мне, например, стало страшно. Почему-то в голове все время стояла картинка: таракан, не переживший встречу с тапком. К счастью, реальность оказалась не так печальна.
— Он спит, — немного удивленно констатировал Алекс.
— Спит?! — не поверила я. — Но он же кричал…
— Может, он в отключке? — в свою очередь предположила готесса.
Шурик покачал головой:
— Не-а. Он храпит.
Мы с Полей переглянулись и поняли, что на такое надо посмотреть своими глазами. В четыре руки быстро расширили вход в палатку (молнией пришлось пожертвовать: там что-то застряло, но мы так и не поняли, что именно) и сняли ткань с Богдана. То есть с его спального мешка, потому что братец оказался застегнут в нем по самую макушку. И — да, он действительно храпел.
— Обалдеть, — хихикнула Поля. — Нет, я знала, что спит он беспробудным сном. Я же пока его в палатку тащила, пару раз умудрилась уронить — и то не проснулся. Но как он заклинателя твоего не почувствовал — ума не приложу. Кстати, об этом, — она вновь подняла на меня глаза. — С какой это радости нам вдруг посчастливилось испытать на себе бросок твоего «Эль Торо Фуэртэ»?[13]
— Да, и мне интересно, — от себя добавил Шурик. — Может, просветишь, зачем разбудила среди ночи?
Я застенчиво улыбнулась, теребя в пальцах и без того растянутый край свитера:
— Хотела, чтобы ты, милый, небом полюбовался.
«Милый» в ответ скорчил такую гримасу, что если раньше у меня и были сомнения, то сейчас они развеялись окончательно: у мужчин с чувством прекрасного туго. Ну, по крайней мере, у этого конкретного мужчины.
— Евочка, — слегка угрожающим тоном прорычал он, — ты мне сейчас пытаешься сказать, что я ради звезды только что едва не угробил брата?
— Не совсем, — еще более широко улыбнулась я и ткнула пальчиком вверх. — Ради северного сияния.
