груди, чтобы он замолчал, и отступает, с ужасом глядя на дверь.
Отец матерится. За дверью матерятся тоже, щелкает взведенный курок. Отец бросается к Ане, хватает ее и подсаживает наверх, в антресоль над входом в кухню. Затем за шкирку поднимает Дыма, заталкивает следом за сестрой, напутствуя:
– Что бы ни было – молчите. Димка, прижмись к правой стене, Аня – к левой стенке. – Дым становится на четвереньки, отползает дальше, заматывается одеялом, которое накрывало банки с компотами.
Аня скулит, тоже замотанная одеялом, Дым пинает ее:
– Тссс! Молчи!
Сестра затихает. Отец захлопывает дверцы кладовки. Неразборчиво бормочет мама, верещит Егорка. Стучат. Мама всхлипывает.
– Открывай, – требуют голосом с чеченским акцентом. – Тагда будешь жить.
– Сейчас, – отзывается отец.
Звякает щеколда. Гремит выстрел. Гулкие шаги разносятся по квартире. Кричит мама, потом молит, потом ее стоны тонут в криках Егорки. Хлопок – Егорка замолкает.
Дым тряхнул головой и заставил себя не вспоминать. Мама был красивой – они с Анной в нее: пшеничные волосы, черные глаза и брови. Анна сохранила масть, а Дым поседел еще тогда, в двенадцать лет. Если бы не мамина красота, боевики обыскали бы жилье и нашли в кладовке двух дрожащих близнецов-подростков…
С губ сорвалось ругательство, Дым свесил ноги и мрачно оглядел комнату. Ничего не радовало – ни новая квартира, ни недавно закончившийся ремонт, ни вид из окна в парк.
Из кухни потянуло запахом кофе.
– Ань, и мне завари, – прохрипел он, откашлялся.
– Угу, угу, – передразнила его сестра. – Уже одиннадцать часов, ты все проспал, филин, блин. А обещал помочь.
– Сейчас, – он взял сигаретную пачку, надел джинсы и футболку, босиком протопал на лоджию в соседней комнате, закурил и высунулся из приоткрытого окна.
Гудели машины, пахло пыльным летом и выстиранным соседским бельем. Этажом выше грохотал перфоратор, его заглушали возгласы ребятни, гоняющей в футбол на новенькой площадке возле цветущих лип. По серо-голубому небу сновали стрижи. Дым любил лето и терпеть не мог зиму, но переезд на юг пробуждал воспоминания. Потому квартиру решили покупать здесь, в Белгороде.
Дым ткнул сигарету в пепельницу, сделанную из рапаны, и поспешил готовить обещанный плов и жаркое. Не мужское дело на кухне возиться, но тут – особенный случай, новоселье. Аня с детства мечтала о собственной квартире, и сегодня ее звездный час.
В столовой на стеклянном столике, окруженном стульями, уже стояли тарелки с украшенными зеленью салатами.
Аня в голубом фартуке склонилась над разделочной доской и ловко орудовала ножом, только локти мелькали. Обернулась, одарила брата улыбкой.
И баранину для плова, и свинину для жаркого он заготовил с вечера.
– Сколько человек придет с твоей стороны? – спросил он, открывая Анину гордость – огромный хромированный холодильник.
– С моей стороны, как обычно, Юлька с Олей. С твоей – Наган? – она на миг оторвалась от дела. – Капуста явится?
– Будет, – кивнул Дым, открыл миску со свининой, понюхал мясо, кивнул. – Алана тоже пригласил, специально для тебя. Теть Валя обещала зайти завтра, чтоб не портить праздник молодежи.
– Вау! – раскрасневшаяся, довольная Аня просияла. – Спасибо, брат! Ты настоящий друг! Осталось тебе девушку найти, женишься, наконец, остепенишься.
Дым закатил глаза:
– Спасибо, я еще пожить хочу. Помнишь, чем все с Наташкой закончилось?
– Все, все, умолкаю.
Поставив на плиту котелок с подсолнечным маслом, Дым подумал, что хотел бы в спутницы такую женщину, как Аня. Но где ж их взять? Одни пустышки тупоголовые. Оля ничего, но замужем. Юлька… он вообще не понимал, что общего у Ани с этим существом.
Бросив в масло лук, морковь и пару косточек, Дым снова отправился на балкон. Дурное предчувствие не отпускало даже сейчас, когда он, щурясь на июньское солнце, провожал взглядом стрижей, кричащих по-летнему. В воздухе, взлетая и опускаясь, кружился тополиный пух. Через неделю – поездка в Крым. Сел на машину, сутки – и ты на западном побережье, усеянном раковинами гребешков. Желтый песок скрипит под ногами, пейзаж напоминает марсианский: странная розовая трава с мясистыми стеблями, трещины в сизой почве, кусты с серебристыми листьями.
Южнее – суровый Джангуль с обветренными изваяниями скал. Поднимешься наверх – степь без конца и края, колючка, ковыль да перекати-поле, вдалеке гонит пастух табун лошадей.
Новый день – новое место. Мыс Лукулл, Фиолент с его лазурной водой, косяками кефали и крабами. Ныряешь с черной скалы в стаю ставриды – рыбы прыскают в стороны, а потом окружают и больше не пугаются, сверкают серебристыми боками.
