Они вошли в просторный тронный зал, очень похожий на тот, что имелся у текултли. Здесь стоял такой же жадеитовый помост с троном слоновой кости, те же диваны, ковры и гобелены на стенах. Правда, позади помоста не возвышалась черная колонна, усеянная алыми шляпками, но свидетельств мрачных побед в кровавой вражде и здесь имелось в избытке.
Вдоль стен позади возвышения рядами выстроились застекленные полки, с которых на ошеломленных зрителей уставились мертвыми глазами прекрасно сохранившиеся головы. Сколько лет или месяцев они простояли – о том знали одни боги.
Топал пробормотал ругательство, а вот Янатх стоял молча, и в его широко раскрытых глазах все ярче разгорался огонек безумия. Конан нахмурился, понимая, что здравомыслие тлацитланина повисло на тоненькой ниточке.
И вдруг Янатх ткнул пальцем в одну из отвратительных реликвий.
– Вон голова моего брата! – пробормотал он. – А вон там – младший брат моего отца! А за ними – старший сын моей сестры!
И он заплакал с сухими глазами, сотрясаясь от громких судорожных рыданий, не отрывая взгляда от голов. Постепенно его всхлипывания стали громче, резче и перешли в истерический смех, который, в свою очередь, сменился пронзительным воплем. Янатх сошел с ума.
Конан положил ладонь ему на плечо, и это прикосновение словно бы высвободило все безумие, копившееся у Янатха в душе. Он резко развернулся, дико вскрикнул и замахнулся на киммерийца мечом. Конан парировал его удар, а Топал попытался перехватить руку соплеменника. Но Янатх вырвался и с пеной на губах вонзил свой клинок в тело Топала. Тот со стоном осел на пол, а Янатх несколько мгновений кружился и приплясывал на одном месте, как безумный дервиш; потом он подбежал к полкам и принялся крушить их своим мечом, выкрикивая богохульства.
Конан подскочил к нему сзади, пытаясь застать его врасплох, чтобы обезоружить, но безумец развернулся и атаковал его, пронзительно крича. Поняв, что воин сошел с ума окончательно, Конан шагнул в сторону и, когда маньяк проскочил мимо, одним ударом рассек ему плечо до грудины. Янатх мертвым повалился на пол рядом со своей истекающей кровью жертвой.
Конан склонился над Топалом, видя, что тот вот-вот испустит дух. Остановить кровь, хлеставшую из глубокой раны, уже не представлялось возможным.
– Ты умираешь, Топал, – проворчал Конан. – Передать что-нибудь твоим сородичам?
– Наклонись ближе, – прошептал Топал, и Конан повиновался – а мгновением позже едва успел перехватить запястье воина, когда тот вознамерился вонзить ему в грудь кинжал.
– Кром! – выругался киммериец. – Или ты тоже сошел с ума?
– Так приказал Ольмек! – выдохнул умирающий. – Не знаю почему. Когда мы укладывали раненых на кушетки, он шепотом приказал мне убить тебя до того, как мы вернемся к текултли…
Это были его последние слова. Топал умер.
Конан нахмурился, недоуменно глядя на него. Вся эта история выглядела сплошным бредом. Или Ольмек тоже спятил? Неужели все текултли оказались безумнее, чем он предполагал? Пожав плечами, он зашагал по коридору к бронзовой двери, оставив погибших текултли лежать среди глядящих на них мертвых голов своих соплеменников.
Конану не требовался проводник, чтобы вернуться обратно по запутанному лабиринту переходов. Его первобытное чувство направления безошибочно вело его по тому маршруту, каким они пришли сюда. Он шел с большой осторожностью, сжимая в руке обнаженный меч, пристально вглядываясь в каждую тень и укромный уголок; теперь он опасался своих уже бывших союзников, а не призраков убитых ксоталанков.
Он пересек Большой Зал и вошел в комнату за ним, когда услышал, как что-то движется ему навстречу, неуверенно, спотыкаясь и тяжело дыша. Мгновением позже Конан увидел человека, ползущего к нему по тлеющему полу. За ним оставался широкий кровавый след. Это был Текотль, и глаза его уже стекленели; он зажимал ладонью глубокую рану на груди, но кровь не останавливалась и сочилась у него между пальцев. Вторую руку он выбрасывал перед собой, цепляясь ею за плиты пола и подтягиваясь вперед.
– Конан, – задыхаясь, выкрикнул он, – Конан! Ольмек взял твою женщину с соломенными волосами!
– Вот почему он приказал Топалу убить меня! – пробормотал киммериец, опускаясь на колено рядом с Текотлем. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять: тот умирает. – Выходит, Ольмек – совсем не такой безумец, как я полагал.
Текотль окровавленными пальцами вцепился в руку Конана. В унылой и лишенной любви жизни текултли его восхищение и привязанность к пришельцам из большого мира образовали оазис душевного тепла, породив в нем простые человеческие чувства, которых были начисто лишены его соплеменники, знавшие только ненависть, похоть и садистскую жестокость.
– Я пытался помешать ему, – прохрипел Текотль, и на губах его выступила кровавая пена. – Но он оказался сильнее. Он счел меня мертвым, но я сумел уползти. О Сет, я все-таки успел отползти очень далеко, пусть и в собственной крови. Будь осторожен, Конан! Ольмек может приготовить тебе ловушку по возвращении. Убей Ольмека! Он – настоящий зверь. Бери Валерию и спасайся! Не бойся идти через лес. Ольмек и Таскела солгали насчет драконов. Они поубивали друг друга еще много лет назад, так что остался всего один, пусть и самый сильный. Вот уже лет десять в лесу жил всего один дракон. Если ты убил его, больше в лесу тебе нечего опасаться. Он был богом, которому Ольмек поклонялся и приносил в жертву людей, стариков и детей, которых связывали и бросали вниз со стен. Поспеши! Ольмек отнес Валерию в Зал…
