— Просто я думаю, что сейчас так будет лучше.
— Куда ты едешь?
— Не знаю пока что. Но не волнуйся, я дам знать, когда туда попаду.
Его мать снова появилась на пороге.
— Я уезжаю, — сказал я.
Она закрыла глаза. Вдохнула.
— Да, — произнесла она губами, которые я когда-то целовал. — Да. Наверное, так лучше.
Ее лицо сморщилось, точно кожа воплощала эмоцию, которую она хотела скомкать и выбросить.
Моим глазам стало горячо. Картинка затуманилась. Потом что-то сбежало по моей щеке к самым губам. Жидкость. Как дождь, только теплее. Соленая.
Я пролил слезу.
Второй тип гравитации
Перед уходом я поднялся на чердак. Там было темно, мерцал только компьютерный экран. Гулливер лежал на кровати и смотрел в окно.
— Я не твой папа, Гулливер. У меня нет права здесь быть.
— Да. Я знаю.
Гулливер закусил напульсник. Враждебность блеснула в его глазах, точно осколок стекла.
— Ты не мой папа. Но ты такой же, как он. Тебе плевать. И ты трахался с кем-то за маминой спиной. Знаешь, он тоже это делал.
— Послушай, Гулливер, я не пытаюсь тебя бросить, я пытаюсь вернуть спокойствие твоей маме. Понимаешь? Она сейчас немного потерялась, а я только еще больше сбиваю ее с толку.
— Просто все так паскудно. Я чувствую себя совершенно одиноким.
Солнце вдруг блеснуло в окне, не замечая нашего мрачного настроения.
— Одиночество, Гулливер, так же вездесуще, как водород.
Он вздохнул, как вздыхают более взрослые человеческие особи.
— Иногда мне кажется, что я какой-то неподходящий. Не гожусь для жизни. Возьми школу. У кучи народа родители в разводе, но с отцами у них вроде нормальные отношения. А про меня все думают: какой у меня повод съезжать с катушек? Что у меня не так? Живу в отличном доме с богатыми неразведенными предками. Какого хрена он ноет? Но это всё фуфло. Мать с отцом никогда не любили друг друга, по крайней мере, сколько я себя помню. Мама как будто изменилась после того, как у отца случился срыв — то есть после твоего появления, — но она просто обманывала себя. То есть она даже не знала, кто ты. Если ты доверяешь пришельцу больше, чем родному отцу, это о чем-то говорит. Отец был говнюком. Правда. Не помню, чтобы он дал мне хоть один дельный совет. Кроме того, что не стоит идти в архитекторы, потому что они дожидаются признания сотни лет.
— Тебе не нужно руководство, Гулливер. Все, что тебе нужно, у тебя в голове. Ты знаешь о мироздании больше, чем кто-либо другой на твоей планете. — Я показал в окно. — Ты увидел, что там снаружи. И еще ты проявил себя по-настоящему сильным парнем.
Гулливер снова повернулся к окну.
— И как оно там, наверху?
— Совсем по-другому. Всё не как у нас.
— Но как?
— Само существование устроено иначе. Никто не умирает. Боли нет. Все красиво. Единственная религия — это математика. Семьи нет. Есть кураторы — они дают указания, — и есть все остальные. Забот всего две: развитие математики и безопасность Вселенной. Ненависти нет. Нет отцов и сыновей. Нет четкого разграничения между биологией и техникой. И все фиолетовое.
— Зашибись!
— Это такая скука! Более скучной жизни и представить нельзя. Здесь есть боль и потери, это лишь одна сторона медали. Но другая может оказаться великолепной, Гулливер.
Он посмотрел на меня в недоумении.
— Ага. Только я понятия не имею, где ее искать.
Зазвонил телефон. Изабель взяла трубку. Через пару секунд она крикнула:
— Гулливер, это тебя. Девочка. Нэт.
