– Там видно будет. – Лебедев облачился в кожаный фартук, сунул в зубы сигарку и величественно махнул рукой: – Ротмистр, вносите.
Мечислав Николаевич вернулся из коридора с расписной коробочкой, неся ее на вытянутых руках, как полную чашку. Ювелирное украшение перешло в руки криминалиста и поместилось в центре стола. Взлетели расписные жар-птицы, открыв серебряную пичугу на шарообразном постаменте.
– А ну-ка, господа, отошли в угол и присели на пол. – скомандовал Аполлон Григорьевич.
Джуранский безропотно последовал за начальником, хотя счел подобную осторожность безобразно неприличной для кавалерийского офицера и даже граничащей с трусостью.
Между тем Лебедев вооружился сильной лупой и скрупулезно осмотрел ювелирное произведение. Следов постороннего вмешательства не обнаружил. Затем, перевернув феникса, пристроил к бархатной наклейке тончайший скальпель и осторожно ее отделил. Открылось дно со следами приставшей ткани.
– Здесь затычка припаяна, – сообщил он, осторожно ведя острием по бороздке. – Открыть невозможно. То есть, возможно, если распилить. Приступаем?
Предложение было отвергнуто.
– Как определить, есть что-то
Лебедев самодовольно скрестил руки:
– Эх, коллега, в гимназии надо было физику учить, а не греческую философию, да! Что бы вы без меня делали!
Аполлон Григорьевич кое-как разыскал в ужасающем беспорядке аквариум, приказал Джуранскому наполнить его водой и повторил с фигуркой опыт Архимеда. После чего взвесил птичку на лабораторных весах и уселся за расчеты в благоговейной тишине.
Коллежский советник и его помощник не смели шевельнуться, следя за рождением математического чуда при помощи счета столбиком.
– Итак, двоечники… – Криминалист торжественно поднял листок с цифрами. – Учитывая плотность серебра и чистый вес, а также вычтя караты бриллиантов, каковых имеется ровно тридцать три, однозначно можно сделать вывод: бюстик должен быть пустотелым. Однако сложнейший эксперимент в виде постукивания показывает нам обратное. Из чего делаем строго научный вывод: нутро птички набито веществом, отличным от металла. Если наугад взять пироксилин, посчитать примерный вес, который может поместиться, сложить с чистым весом серебра – получатся схожие цифры. Пересчитать желаете?
Внезапно Джуранский шагнул к птичке и сжал ее в кулаке.
– Господа, я проверю. Прошу вас последовать в укрытие, – сказал он, отступая к стене.
С внезапной прытью Лебедев поймал руку ротмистра, сжал стальным захватом и рявкнул:
– Смирна!
Условный рефлекс сработал – бывший кавалерист замер. Этой секунды хватило, чтобы вырвать птичку.
– Геройствовать вздумал? – заорал Лебедев, прижимая фигурку к фартуку. – А потом кишки соскребай со стен?
Ротмистр побледнел, скулы заходили, а кончики усиков задрожали. Он спрятал руки за спину и еле сдерживал удила.
Схватив криминалиста под локоть, Ванзаров отволок его в коридор и лишь там прорычал:
– Не понимаете разве, он же вину загладить надумал! Эх, вы…
Аполлон Григорьевич поупирался, но остыл быстро. А дипломатические усилия коллежского советника привели к полному примирению. Горячие натуры пожали друг другу руки. Как раз под бой настенных часов.
– Что будем делать? – тревожно спросил Лебедев. – Осталось пять часов…
– Может, не возвращать Кортману? – предложил Джуранский. – Скажем, что изъяли в интересах розыска.
Родион Георгиевич прикрыл источник раздоров:
– Не вернуть – значит, упустить убийцу.
– Ну, тогда я не знаю… – И криминалист пораженчески поднял руки. – Тут чудо требуется.
Ванзаров решительно затянул галстук, надел сюртук и шляпу:
– Чудо – это не фокус. А вот где извозчика сыскать в этот час?
Августа 9 дня, третий час ночи, +16° С.
Дом в Коломенской части С.-Петербурга
В час этот только кошки да жулики по улицам бродят, честные люди спят и в ус не дуют. Негоже христианской душе бродить в потемках. Однако благолепную тишину улочки разбудил торопливый цокот и тарахтение колес. Подъехала пролетка, с которой резво соскочил плотный господин. Сунул извозчику трехрублевку и посулил другую, если тот обождет с полчаса. Возница обещался и немедля повесил нос, преспокойно задремав.
Неурочный господин прошел квартал, держась в тени домов, приблизился к ограде, за которой еле виднелся сад при большом особняке, узнаваемый по шелесту веток, огляделся на пустой улице и перемахнул решетку так ловко, словно занимался этим с рождения. Силуэт проскользнул по садовой дорожке. Что-то хрустнуло, щелкнуло, скрипнула дверная петля, и снова воцарился покой.
Ночью старинный особняк кажется живым. Бродят неясные шорохи, скользят тени, и кажется, что за каждым углом подглядывают чьи-то невидимые глаза.
Ванзаров отогнал неприятный холодок, пробравшийся по плечам, и двинулся изученным маршрутом. Ступать старался беззвучно – в пустом доме даже легкий скрип половиц отдается громовым эхом.
Наконец, второй этаж и кабинет князя. Дверь поддалась легкому усилию, но издала жалостный и пронзительный скрип.
Раритеты встретили гостя равнодушием. Найти что-то без света в нагромождении невозможно. Но Родион Георгиевич на ощупь прошел до стола, нагнулся, присмотрелся и взял то, что хотел.
За дверью послышался шорох.
Ванзаров присел, скрывшись под массивным силуэтом стола, вслушался.
Снова непонятный треск. Быть может, половицы рассыхаются?
Он ждал, готовый ко всему.
Там, за дверью, кажется, кто-то был. Легкие шаги отражались шорохом обоев.
Тело предательски затекло, но Родион Георгиевич приказал себе терпеть.
Может, Ягужинский оставил филера еще и внутри?
Опять странные звуки, теперь кружат где-то на этаже.
Господин Ванзаров, выпускник петербургского университета, адепт логики и агностик по убеждениям, непроизвольно перекрестился.
Неясные скрипы не унимались… Что-то приближалось… Неужто бесприютная душа князя не находит себе покоя?
Где-то вдалеке первый петух приветствовал грядущую зарю.
Загадочные звуки растворились в тишине бесследно.
Более не имея сил выжидать, Родион Георгиевич подскочил и на затекших ногах стремительно одолел обратный путь. Он перелез через решетку сада, когда небо раскрасилось отблесками утра.
Августа 9 дня, начало десятого, +17° С.
«Польская кофейня» на Михайловской улице
С утра в заведении пани Бахминской пекут изумительные булочки, подают свежайшее масло с ароматным кофе тонкого помола, предложат яичницу и хрустяще поджаренный бекон. Если так завтракает каждый варшавянин, то, ей-богу, стоит записаться в поляки!
Впрочем, полноватого господина, кажется созданного для утех кулинарии, ароматы не радовали. Сидя у дальнего окна, он тревожно озирался, нервно тер очки и внимательно оглядывал каждого входящего. Кофе давно простыл, свежий номер «Нового времени» лежал нераскрытым.
Почему выбрано это кафе, Алексей Сергеевич понять не смог. Ничего особенного или таинственного в нем не было. И вообще главный редактор согласился на авантюру ради одного: редкому репортеру выпадет удача лично поучаствовать в уголовном расследовании. Тем более под руководством Ванзарова.
Сам Родион Георгиевич обещал быть поблизости. Именно эта неясность тревожила Суворина. Он загляделся в окно не заметив, откуда явилась тень. Алексей Сергеевич вздрогнул: к нему за столик подсела дама в вызывающе-черном платье и черной вуали. Даже руки затянуты черным кружевом. Видимо, пребывала она в глубоком трауре.
Господин издатель обозначил поклон, от стула зад не оторвав, и уставился в ажурную сеточку. Что делать дальше, он искренно не знал. А инструкций Ванзаров не оставил.
– Желаете кофе? – спросил Суворин, чтобы не молчать. Дама благосклонно кивнула.
Подали венский, с густыми охтинскими сливками.
Дама лишь коснулась фарфоровой чашки перстом, повернув ушко к себе. Вуаль омывала контур лица темным омутом. Загадочным и волнующим. Алексей Сергеевич немедленно нафантазировал, что гостья вежливо улыбнулась, и заявил:
– Такие дни стоят нынче, горожане просто изнывают от усталости.
Дама молчала.
Суворин ощутил волну жара. Ему стало душно, требовался глоток хоть чего-нибудь. Чашка остывшего кофе опустела. Промокнув губы салфеткой, он натужно усмехнулся:
– Приятно рад нашему знакомству.
