Проклятье!
Я прислонился к ящику и уставился во тьму. За моей спиной подручные Хряся ворчали и ругались, волоча что-то тяжелое. Вероятно, труп Ателя. Потом меня кто-то позвал.
– Дрот?
Это был Деган.
– Я здесь, – откликнулся я.
Он долго пробирался во мраке, наталкиваясь на бочки и ящики. Потом я увидел, что вместе с ним приближается какое-то свечение. Наверное, он прихватил фонарь из тех, которыми пользовался Хрясь. Я зажмурился и быстро повернулся спиной, хотя глаза успело обжечь. Здесь было достаточно темно даже со свечкой, чтобы включилось ночное зрение.
– Ну что? – спросил он, подойдя поближе. – Узнал что-нибудь?
– Имя, – ответил я, усердно моргая; глаза негодующе полыхнули болью в последний раз и вернулись к обычному зрению. – Иокладия.
– Старинное, – заметил Деган.
Я согласно кивнул.
– Знаешь кого похожего?
– Не, не слышал.
Я снова кивнул. Хорошего понемногу.
Деган ждал, я помалкивал.
– Скажи, что это не все, – подал он голос.
– Это все.
Деган поставил фонарь на ящик и потер переносицу.
– Вечная история. Почему с тобой не бывает иначе?
– Может, везет?
Деган не улыбнулся. Я вздохнул и взял фонарь.
– Уходим, – сказал я, разворачиваясь. – Пахнет, как…
И застыл на месте.
– Вот черт!..
Рука Дегана неуловимым движением скользнула к мечу.
– Что стряслось?
Я поставил фонарь обратно на ящик и наклонился. На обрывке бумаги, скрученном для фильтра, было что-то нацарапано. Какой-то рисунок.
Я поднял бумажку и аккуратно расправил. Нет, это не шалости освещения. Чернилами был выведен символ «пистос», а рядом – куча других, произвольно намешанных. «Пистос» значит «реликвия». А рядом символ «иммус», означавший «император».
Деган заглянул мне через плечо, всмотрелся в каракули.
– И правда везет, – хмыкнул он.
2
Я держал бумажку под углом и подальше, чтобы лучше видеть на солнце, которое светило в спину. Клочок шириной с безымянный палец и чуть длиннее ладони испещряли тонкие линии, странные углы, точки и загогулины, но только левую половину. Правая оставалась чистой. Среди них затесались символы «пистос» и «иммус». В остальном это смахивало на следы мух, вылезших из чернильницы.
– Тележка, – донесся справа голос Дегана.
Я поднял взгляд и чуть не врезался в тележку булочника. Я шагнул в сторону, но поздно – задел ее бедром. Буханки и булки подпрыгнули, а пекарь нахмурился и проверил, не слямзил ли я чего.
– Странно, что ты меня предупредил, – заметил я, когда поравнялся с Деганом, потирая ушибленное место.
– Не хотел, – отозвался Деган. – Но пожалел булочника. Не стал ради забавы портить ему день.
– Знаешь, что про друзей говорят?
Деган рассмеялся.
Мы шли через Длинный кордон. Малые доки и склады остались далеко позади, и в воздухе еще витал запах моря, но с каждым шагом усиливался земной, который источался уличной грязью, взопревшими работягами, женщинами, спешившими к фонтанчикам для питья, и, разумеется, свежим хлебом. Ватаги детей лавировали между тележками и путались под ногами, добавляя суеты и без того запруженной улице. Я заключил, что примерно четверть из них занималась серьезным делом: воровали с прилавков, срезали кошельки и выслеживали жертв для старших товарищей.
Здесь проходила граница владений Никко, а также моих; то и дело попадались члены Круга: вот Щипунья с ловкими ручками и крохотным острым
