вдруг забыли, как управлять транспортными средствами, и устроили большой дружный бумсик.
А еще город шумел. Не оружейной пальбой, правда. По-простому: грохоты, лязги, трески. Крики, опять же, причем не слишком человеческие. То есть кричали, скорее всего, люди, но не слышалось в их голосах ничего осмысленного или хотя бы членоразборного.
Генеральская усадьба тоже погромыхивала. Местами. С крыши над галереей плохо было видно, что происходит во дворе: мешала вычурная балюстрада карниза, а подходить ближе как-то не хотелось. Гораздо практичнее дать немного воли воображению и представить, что Шамшат с Серегой, должно быть, выбрались на свет божий и мечутся сейчас меж оставшихся статуй и кустов, переворачивая по ходу и то и другое. Где-то поодаль Анжелка явно пробует выбраться из запертой комнаты, разнося вдребезги домашнюю утварь, а в новомодном интерьере из стекла и стали Афанасий Аристархович глазами снулого судака смотрит на дверь, поджидая новую жертву…
— О чем задумался?
Мы еще и болтать сейчас будем? А впрочем, почему бы и нет?
— Да так, о разном.
— Жалеешь?
— Кого?
Блондин пожал плечами:
— Тебе виднее. Но жалеешь, это точно.
Дом, превращающийся в руины? Ага. Печальное ведь зрелище. Хотя это началось не сегодня и не вчера, а давным-давно, может, еще до моего рождения. И то, что происходит сейчас, всего лишь закономерный итог естественного цивилизационного процесса.
— Здесь было здорово. Могло бы быть.
— Твоими стараниями?
Не хочу хвастаться, но всю свою жизнь… Ладно, всю свою сознательную «взрослую» жизнь я потратил на этот комплекс сооружений, чтобы привести его в порядок. И у меня даже получалось. Если не мешали.
— О них лучше забыть. Обо всем. И сразу.
— Почему?
Любопытный, зараза. И смотрит так заинтересованно, так искренне, что посылать — неудобно. Невежливо. Стасик же хороший мальчик, воспитанный.
— С полудня я здесь больше не работаю.
— Уволился?
— Уволили.
— За что?
Понимаю, делать нам все равно нечего, только ждать, как говорится, у моря погоды, но вопросы уж слишком настойчивые.
— Это имеет значение?
— Плохо работал?
Он меня подначивает, совершенно явно. Вот только на что? На откровенность? Так мне скрывать нечего.
— О качестве моей работы речи не было.
— А о чем — было?
Ааа, они все плохие, они меня обижали, не давали заниматься самоуправством… Тьфу. Хозяин у хозяйства есть? Есть. А значит, всегда и все решает только он.
— Перестал приходиться ко двору.
— Поругались?
Вот чего никогда со мной не происходило, так это ругани. С обеих сторон.
— Просто время пришло.
— Или соперник?
Называть Пургена таким красивым словом было бы нечестно. Нечестно — для меня. Какие мы соперники, если игра идет в одни ворота?
— Уступил ему?
И не пытался барахтаться. Зачем зря тратить силы?
— Тебе-то что?
— Да вот пробую понять, какой ты.
Ну и занятие он себе нашел… Лучше бы в города поиграли, право слово. Более продуктивно для мозгов было бы.
