Запорожцы были далеко не ангелами. Скорее уж наоборот. Совершить набег, отобрать последнее, не моргнув глазом лишить живота – все это было им свойственно, мало того, было их образом жизни. Ничего удивительного в том, что казаки уводили в полон своих же православных, не было. Для казака свой – только такой же казак, а мужичье, ковыряющееся в земле, вполне могло оказаться объектом грабежа. Да что могло, те же казачки, что нынче остались с русскими, еще недавно и сами ходили за добычей на русские земли.
После того как Запорожье вернулось под руку российского императора, казаки разделились на две неравные части. Большая осталась с русскими. Меньшая же, не пожелавшая принять руку и законы России, ушла на территорию татар. Так что ничего удивительного, что они решили отправиться на русскую территорию за полоном. Привычное в общем-то дело.
– Сколько их, Тарас Степанович?
– Как и полагали, две сотни. Кабы только с награбленным уходили, то нипочем не нагнали бы. А с полоном вишь как вышло, – не без сожаления произнес сотник.
– Как думаешь, станут биться или сразу бросятся наутек? – Майор был серьезен и сосредоточен.
Вопрос вовсе не праздный. Если решат драться, крови это будет стоить изрядной. Рубаки они славные, страха не ведают. Можно сколько угодно твердить, что к татарам ушли самые настоящие отбросы, – это вовсе не делало их менее умелыми и свирепыми бойцами.
– Если выхода не будет, то рубиться станут нещадно. А как увидят свет в окошке, то уйдут. Они здесь за добычей, а не за воинской славой.
Ну да. Стоять насмерть в этой голой степи им не с руки. Вот если бы у них был уговор, тогда только держись. Казак раньше лишится живота, чем нарушит клятву. А так… Ничего постыдного в том бегстве нет. Прав не тот, кто попусту ищет славы и с подведенным брюхом ходит, а тот, чьи кони под добычей прогибаются.
– А если они уводят полон не на продажу, а для того, чтобы посадить на землю? Ведь к татарам налегке уходили, – усомнился драгунский майор.
Запорожские казаки значительно отличались от тех же донских. У последних, несмотря на то что под ногами была плодороднейшая земля, под страхом смерти запрещалось ее возделывать. Отчего так – никто не знал, быть может, казачки боялись того, что с возделыванием земли среди них произойдет расслоение, а может, опасались, что вместе с землепашцами вскоре появятся и господские усадьбы. Как бы то ни было, но землепашество считалось у них неприемлемым.
Правда, в последние годы положение понемногу менялось. В первую очередь благодаря появлению военных поселений, которые могли дать серьезный отпор возжелавшим их ограбить и все порушить. Ну и крепкой руке государя, который за подобное карал нещадно. Никто не запрещал казакам жить прежним укладом и не посягал на их права. Но и им лучше было позабыть о принятом некогда решении безнаказанно грабить любого возжелавшего обихаживать землю.
Кстати, расслоение на Дону уже пошло. Нашлось немало казаков, пожелавших осесть на земле. Дабы не нагнетать ситуацию, такие казаки выводились из Донского казачьего войска и переводились в статус военных поселенцев. Для них даже была выделена отдельная территория. На практике они оставались все той же легкой кавалерией, да и в боевом отношении ничего не потеряли. Платить за набеги набегами для них было обычной практикой.
Нашлись и среди донцов те, кому такие порядки пришлись не по нраву. Однако их мало кто спрашивал, а за своеволие строго взыскивали. Поэтому недовольные перебрались на Кубань, к обретавшимся там некрасовцам.
Впрочем, у последних также произошло разделение после издания указа о старообрядцах. Некрасовские казаки были старообрядцами, и отмена гонений для них стала весомым аргументом для возвращения. Другие вернулись после проведенной Канцелярией безопасности определенной работы. Она имела успех в связи со скоропостижной смертью три года назад идейного лидера атамана Некрасова[10]. Постигла беда и ближайших его сподвижников. Кто пропал без следа, кто угас, подхватив какую-то заразу. Так что даже в результате оттока и разделения казаков на войсковых и оседлых общая численность Войска Донского только увеличилась.
У запорожцев дела обстояли несколько иначе. Так, у них не запрещалось возделывать землю или идти в работники на казачьи хутора, а также обзаводиться семьями. Желающим беспрепятственно выделялись наделы. Вот только полноценными казаками такие считаться не могли. Их называли зимовыми казаками, или в насмешку гнездюками, были и иные прозвища. Они также были обязаны иметь воинскую справу, содержать боевого коня. Привлекались к несению караульной службы, выполняли повинности по поддержанию в надлежащем состоянии воинских укреплений.
Но в походы зимовые казаки призывались только в случае крайней на то нужды. Основная их роль состояла в том, чтобы обеспечивать всем необходимым сечевых казаков, лыцарей, как они сами себя называли.
По сути, для беглых и решивших осесть на землях под рукой Сечи ничего не изменилось. На родине они работали на помещиков, панов и бояр, здесь – на казаков. Разве только законы у запорожцев были не в пример более справедливыми и жилось куда привольнее. Никто и не думал отбирать у них последнее, обрекая на голод.
Именно поэтому майор Прутков и предположил, что казаки могли уводить не просто полон, но работников, которых собирались посадить на землю возле Алешковской Сечи. В этом случае это по большому счету был и не полон, в прямом понимании слова, а скорее принудительное переселение, и пленным не угрожало рабство у иноверцев.
– Хм. Ты, господин майор, думай наперед, что говоришь-то, – почесав кончик носа, возразил сотник. – Оно конечно, нынче мы по разные стороны, да
