А нынче всем учащимся Академии полагалось посетить поминальную службу.
Ради такого дела я не пожалела своего самого шикарного наряда: белоснежный летник из камки переливался на свету — по матовому полотняному полю шел листвяный узор, образованный поблескивающим атласным переплетением нитей. Ева сделала к этому убору запястья, ожерелье и кокошник приятного цвета чая с молоком, а Сия — опоясочку в тон. С кокошника на плечи спадали рясны, на которые ушел весь наш запас жемчуга.
Когда я раскладывала эту роскошь на кровати, Франческа выронила из рук гребень:
— Великая Веритассия! И эта женщина утверждает, что ее семья небогата!
— Так здесь дорогого только камка да жемчуга, а остальное — лоскуточки бросовые. Это сестрица моя меньшая рукодельничает. Правда, здорово получается?
— Милая, это не просто здорово — это обалденно! Да ты, вообще, представляешь, сколько вы с сестрами можете зарабатывать на продаже своих изделий? Я вот даже не берусь предполагать, во сколько обойдется такая корона столичной моднице!
— Да ну какая же это корона, скажешь тоже! Это кокошник. Праздничный, конечно, но не из золота-брильянтов же.
Подруга устало прикрыла глаза рукой:
— Нет, я живу с ненормальной, это факт! Завтра же, ты слышишь, завтра же пойдем в торговые ряды: что-нибудь прихватишь для примера, приценишься, тогда и поговорим. Это же сумасшедшее богатство! До сих пор мне казалось, что такой сказочный костюм себе только придворные дамы могут позволить! Подожди, а ты что, ненакрашенной идти собираешься?
— Так Храм же, к чему там краска на лице?
— Горе ты мое! Волосы светлые, платье почти совсем белое, сольется же все! Обязательно надо выделить глазки поярче! Сядь к столу, я сама все сделаю, ты пока еще не умеешь толком. Будешь сегодня самая красивая!
— Спасибо, солнышко, а ты сама-то успеешь одеться-причесаться?
— А ну не мешай творческому процессу и не болтай под руку!
Все же Чеккина прирожденная волшебница: буквально за пятнадцать минут умудрилась сделать мне глаза огромными и яркими, да и цвет лица стал поприятнее.
Когда мы спустились на улицу, Питер, по своему обыкновению поджидавший нас у крыльца, даже не сразу меня узнал. Было так забавно наблюдать, как он, приметив Франческу, немедленно перевел взгляд на дверь, видимо, выглядывая меня.
— Ой, ты посмотри, не признал свою раскрасавицу! — немедленно начала издеваться над оплошавшим парнем подруга. — Что мы ему за это сделаем?
— Не знаю, — улыбнулась я. — Защекочем?
— Интересно, но опасно: он случайно локтем двинет, и нас с тобой обеих от ступенек отскребать придется! Надо придумать что-нибудь поковарнее…
— Ты… ты сегодня такая… — совершенно не обращая внимания на рассуждения Чеккины, произнес юноша, разглядывая меня, но умолк, не окончив фразы.
— Какая «такая»? Скажи уже девушке комплимент, я хочу это услышать! — продолжала измываться соседка.
— А у тебя в роду точно змей не было? — мрачно поинтересовался у нее Питер.
— Огнедышащие драконы считаются? — немедленно парировала Франческа.
Так, за шуточками и подначками, мы и не заметили, как добрались до Храма. Подруге почему-то очень нравилось дразнить богатыря, который лишь вяло отмахивался от ее нападок.
Храм Великой Веритассии возвышался над городом скоплением ажурных тонких башенок из белого камня. Громадный и величественный, он в то же время выглядел легким и невесомым. На крыше, среди башенных скатов, была установлена огромная статуя богини. Казалось, будто белоснежная, раскинувшая руки женщина парит над Веритеррой, ограждая последователей Истины от всего дурного и темного. Это зрелище было столь прекрасно, что душа сама собой рвалась в горние выси, стремясь достичь единения с богиней.
Высокие стрельчатые окна выложили блестящими мозаиками, щедро расплескивающими внутри Храма яркие пятна, создающие настоящую симфонию цвета. Невероятная, возвышающая душу красота, дарящая восторг и наслаждение. У меня не было слов, чтобы описать потрясение, которое рождало это невероятное здание.
Нам следовало выстроиться на ступенях вдоль стен Храма, чтобы в проходе жрецы провели службу, до которой еще оставалось время. Люди подходили, но покамест Храм не был заполнен и наполовину. Я во все глаза рассматривала убранство, запоминая витые колонны, статуи, изображающие богиню в моменты триумфа, бесконечно высокий потолок, напоминающий хребет живого существа, чтобы позднее попытаться в рассказе передать родичам хоть толику чуда, пронизывающего это место.
Заглядевшись ввысь, я не заметила, как к нам приблизились Элинор Олбанс с двумя богато одетыми девушками.
— Ах, вы только полюбуйтесь, какая красота! — воскликнула рыжеволосая «кукла», нынче облаченная в темно-зеленое платье. Вырез, впрочем,
