щиты рейдера мгновенно схлопнулись, и еще через секунду корабль разлетелся на части, не устояв перед яростью «Завоевателя».
Ангрон наблюдал за происходящим с улыбкой на изувеченных губах.
— Спустить псов, — приказал он со смехом.
Абордажные капсулы, отделившиеся от корпуса «Завоевателя», преодолели короткое расстояние в мгновение ока, и Пожиратели Миров устремились в недра загарпуненных кораблей.
— Вернуть «Медвежьи когти», которые не поразили цель. Кхарн?
— Сир?
— За мной. Мы идем поприветствовать этих эльдар.
5
Сжимая горло воина-эльдар, Ангрон размышлял о том, что Лоргар, как ни неприятно это признавать, был прав. Чужак дергался, силясь высвободиться из хватки примарха, рука которого обхватила его глотку. Ангрон сжал ладонь — и сопротивление закончилось тихим влажным хрустом сломанных позвонков. Он отбросил труп, и тот врезался в стену; череп чужака раскололся от удара.
Эльдарский корабль вызывал у примарха тошноту. Все органы чувств восставали против здешней обстановки, здешних запахов. Вся эта чужацкая неправильность вызвала у Ангрона приступ головной боли, едва он выбрался из абордажной капсулы с рычащим топором наперевес. Пряный, странно безжизненный запах дразнил обоняние; стены, казалось, состояли из острых углов; неровная палуба уходила то вверх, то вниз; везде эти неестественные цвета из сотни оттенков черного. Весь корабль пропитался сладким смрадом страха, и жидкость, сочащаяся из ран в корпусе, придавала ему медный привкус. Даже корабли ксеносов пахнут кровью, если вспороть им брюхо.
Этот запах давал ощущение чистоты — и цели. Именно для этого Ангрон и был рожден.
Осколки из чужеродного металла со звоном отскакивали от его брони, оставляя новые шрамы на немногих открытых участках кожи. Но что такое шрамы? Они не признак поражения и не награда за победу; они лишь свидетельство того, что воин всегда встречает своих противников лицом к лицу.
— Арррргх!
Ангрон оттолкнул в сторону своих легионеров и бросился в погоню за отступающими эльдар. В их хрупких доспехах и тонких как палки конечностях была некая странная грациозность, но грациозность тошнотворная и неестественная. Грация змеи тоже может вызвать восхищение, но не стоит заблуждаться и считать ее красивой или более того, достойной уважения.
Топор примарха опускался размеренно и безразлично, и каждый удар уносил жизнь того, кто оказывался на пути. Гвозди мясника, вбитые в затылок Ангрона, гудели, заставляя мышцы гореть огнем, а мозг — плавиться. Он хотел любой ценой продлить это состояние, и все остальное потеряло смысл. Сладостное очищение ничем не замутненным гневом обостряло чувства — вот что значит быть по-настоящему живым. Гнев был заложен в человеческой природе, и любые прегрешения можно было оправдать яростью. Нет ничего честнее, чем ярость, и человечество за всю свою историю не знало эмоции более достойной, более естественной и адекватной.
Родитель, карающий убийцу своего ребенка; пахарь, встающий на защиту своей земли; воин, мстящий за смерть своих братьев. Гнев — высочайшее переживание, доступное человеческой душе — оправдывал все, и в этой оправданности таилось блаженство.
Ангрон прорвался сквозь еще один залп осколочных ружей. Кожей головы он ощущал жалящие уколы, и кровь обильным потоком стекала по шее. Внезапная потеря чувствительности, когда нервы обдало холодом, заставила его на мгновение заподозрить, что осколки располосовали ему лицо до кости.
Не важно. Такое уже случалось раньше и наверняка случится снова.
Он продолжал атаку, двигаясь инстинктивно, не слыша и не чувствуя ничего, кроме до отвращения приятного гудения гвоздей в затылке. Гнев прояснил его сознание, и в такие мгновения, когда штыри, погруженные глубоко в его мозг, работали на полную мощность, Ангрон мог успокоиться — мог мечтать и вспоминать.
Безмятежность. Не покой, о нет: безмятежность ярости, похожая на затишье в глазе бури.
6
