более что ежели начистоту, ему пара дней в арестантской только на пользу бы пошла — темперамент его сверхчеловеческий подостудить. А теперь что? Сама ты, Гелечка, актриса проездом из Парижа, только ногу осталось задрать, чтоб нижнее белье продемонстрировать.
— Так вы — эмансипе? — В тоне его высокородия сквозил священный ужас.
— Именно. И ценю, что Эльдар Давидович эти мои взгляды разделяет и поддерживает.
Играть так играть. Нет в жизни ничего хуже недоигранных ролей. Я обвела глазами публику. Шок и трепет, вот как зал держать надо!
Его высокородие опять нюхнул табачку, поморщился, чихнул.
— Однако у вас и подчиненные в приказе, господин Крестовский…
А вот на шефа мне смотреть не хотелось. Абсолютно. Потому что если брезгливость во взглядах чиновных наших гостей трогала меня мало, то неодобрение Семена Аристарховича могло больно уколоть. Все же скосила глаза, посмотрела и тут же вскрикнула:
— На помощь!
Крестовский с откинутой на спинку кресла головой и закрытыми глазами был похож на покойника. Я первой к нему подскочила, тронула за руку, показавшуюся раскаленной, прислушалась к дыханию, ничего не уловив. Через мгновение меня оттеснил от шефа Зорин. Ляля причитала где-то позади — пронзительно, очень по-бабьи, и я почему-то слышала только ее эти причитания.
— Врача? — приказ Петухова звучал слегка вопросительно.
— Спешить надо, — сказал Иван Иванович и, склонившись над телом, без усилий подхватил его на руки. — В лазарет. Ольга Петровна, телефонируйте туда, нам нужны лекари-маги.
— Что с ним?
— Истощение. — Зорин уже шел к выходу. — Эльдар, подсоби.
Мамаев пошел следом, по-особенному держа руки чуть перед собой.
Я тоже не могла оставаться в кабинете.
— Это я виноват, — сокрушался Эльдар. — Я вас вызвал с перепугу, а он в сорока верстах был, да еще дополнительный груз на себе тащил.
Дополнительный груз — это, стало быть, я? Немного обидно.
— А он же слабый еще, Семушка наш.
— Ты, Эльдар Давидович, немного не за то себя коришь, — рассудочно говорил Зорин. — Ты в том виноват, что с бабами своими до конца разобраться не мог. Все наши напасти именно от этого твоего легкомыслия происходят.
Тут я с Зориным была согласна совершенно.
— И Гелю еще зачем-то впутал.
Эльдар даже не возражал; я, идущая в полушаге позади, тоже.
Внизу Иван Иванович погрузил шефа в коляску, сел рядом, придерживая того за плечи, Мамаев — напротив и сразу поднял колясочный верх. Они уехали. Вахтенный, хлопотавший вокруг нас, вернулся на свое место внутри задания. Я осталась у ступеней приказа в одиночестве.
А действительно, велел бы: «Попович, я сейчас в приказ своим чародейством перенесусь, а вы в Мокошь-град по-простому возвращайтесь, через три часа увидимся», может, и не свалился бы от истощения. Или вот зачем Эльдара спасать понесся? Мог же попросту телефонировать, узнать, что за пожар. У купца Жихарева, я уверена, телефонный аппарат в доме установлен. Не бережет себя его высокородие и слишком по-отечески к подчиненным относится.
Лошадка наша приказная опять же за городом осталась, коляска…
В этом моменте у меня в голове что-то щелкнуло, в груди защекотало от предвкушения. Ло-шад-ка! Султан на голове, цок-цок по булыжной мостовой Швейного переулка. Я готова была поставить что угодно на то, что коляска, которую я увидала из кабинета Крестовского, и та, которая проезжала мимо нас той ночью у безлюдной проклятой церкви, — одна и та же.
И я решительно юркнула в каретный двор. Потому что подозрения подтвердить надо немедленно, потому что делом надо заняться, а не выть от неизвестности — как там шеф, жив ли, успеют ли столичные лекари?
Каретный двор почти не освещался, тем более сейчас, когда сумерки только-только вступили в свои права. Над некоторыми облучками горели фонари, и этого света мне хватило, чтоб уверенно подойти к интересующему меня транспорту.
Ну что скажу… Лошадь как лошадь. А в коляске я не уверена. Потому что тогда ночью видела ее издалека.
— Тпррру, красавица. Не принесла я тебе сахарку, не знала, что с такой милой барышней познакомлюсь.
Кобыла была серенькая, изящная, с нежными влажными глазами, я еще немного с ней посюсюкала, наклонилась вниз просто потому, что, если осматриваешь лошадь, положено подковы тоже смотреть. Краешек глаза зацепил какое-то движение, но обернуться я не успела. Перед глазами посыпались искры, затылок обожгла боль, и я свалилась под копыта лошади, моментально потеряв сознание.
