— А ведь я не с Мамаевым разговаривала. — У меня даже волосы на голове зашевелились от подкатившего ужаса. — Это Ляля со мной играла в обличье Эльдара! Он же меня «букашечка» называл в том разговоре, мне надо было раньше вспомнить.
— А букашечки при чем? — спросил Зорин, садясь на место.
— При том, что я ему велела так меня не называть. Ляля вышла из моей комнаты в «Гортензии», потом меня со двора позвал Эльдар, я передала ему записку… Там же про шпиков написано было! Это же, получается, я их рассекретила!
— Не отвлекайтесь, Попович. — Шеф мою истерику подбил на взлете. — Эдак вы во всех бедах мира винить себя приметесь. Продолжайте. По вашему мнению, наша Ольга Петровна набросила на себя морок и пошла к вам под окно?
— Это был не морок, — замахала я руками. — Что ж я, морок не отличу? Он же пузырчатый обыкновенно, сквозь него вечно что-то просвечивает. Или у великих чардеев по-иному?
— Ни у кого ничего не просвечивает, — скептично сказал Крестовский. — Вы у нас еще и магию видите, ко всем вашим талантам?
— Не всегда, иногда нюхаю… — Я была сосредоточена на других мыслях и удивление шефа полностью проигнорировала. — Ляля умела тело свое трансформировать, что-то с лицом делать, прихорошиться.
— Цвет глаз у нее при этом менялся?
— Да, причем у каждого глаза по-разному, и зрачок длинный становился, навроде кошачьего.
Чардей переглянулись со значением, я и это оставила в стороне.
— Значит, она вернулась, попрощалась, уехала… Зачем? Зачем она вернулась потом, если могла сразу на месте меня порешить?
— Может, ее неклюд спугнул? — предположил шеф.
— Нет, Бесник пришел позже, когда Ляля уже отбыла. Она куда-то отправилась, а потом вернулась, чтоб… Шеф, Мамаев у нее!
Семен Аристархович поднялся с диванчика, где все это время сидел, подошел к пристенному шкапчику, достал оттуда плоскую охотничью флягу и от души к ней приложился.
— Давайте, Попович, по пунктам.
— Первое — из приказа Ляля везла меня в своей коляске. На багажной полке лежал кофр, шляпная картонка и некий тюк, по очертаниям и размерам вполне схожий с запакованным человеческим телом, я еще пошутила по этому поводу. Ольга Петровна сказала, что все это — гардероб для посещения театра, но в комнату ко мне внесли только кофр и картонку. Второе — Мамаева после того, как он покинул вчера приказ, никто не видел. Кстати, может, он приказ и не покидал вовсе, надо посмотреть в книге приходов и уходов.
Зорин сорвался с места, и через две минуты чардеи, согнав меня со стола, рассматривали искомую книгу.
— Вы правы, отметки нет. Дальше! Как это связано с тем, что ей пришлось вернуться?
— На багажной полке места больше не оставалось, — подняла я вверх палец. — Ей пришлось сначала Эльдара куда-то определить. А это значит, что логово нашего паука-убийцы в черте города, потому что дальше она его увезти просто по времени не смогла бы. А еще, что она не убивать меня собиралась, а похитить.
— Браво, — немножко недоверчиво проговорил шеф. — Она вернулась со своим помощником, задержалась у вашей двери.
— Я там записку пришпилила, где меня разыскать можно, на случай, если вы в приказ неожиданно призовете.
Его высокородие покачал львиною головою, как бы устав удивляться моим фанабериям:
— Кстати, Иван Иванович, выжил ли ночной тать, истребленный квартирной хозяйкой нашей Евангелины Романовны?
— Нет, — Зорин будто очнулся ото сна, во время которого осматривал меня с радостным недоумением. — Я его внизу велел положить, у ледника.
— Идем, я хочу посмотреть, — велел шеф. — Вы, Попович, здесь нас подождите.
— Ну уж нет. — Я уже завязывала под подбородком шляпные ленты.
— Не горячись, Гелюшка, — попросил Зорин. — Опять плохо станет.
Они думают, я покойников боюсь?! Ну да, боюсь. Однако рано или поздно эту боязнь все одно придется превозмочь. Так почему бы не теперь?
И это оказалось не страшно, только муторно и чуточку противно. Неклюд Палюля лежал на жестяной столешнице и выглядел примерно так же, как я его видела в последний раз. За исключением того, что был мертв и вообще походил более на головешку. Некогда яркая его рубаха горелыми лохмотьями прикрывала грудь.
— Попович, к стене, — скомандовал шеф, надевая черные перчатки тонкой кожи. — Ваня, голыми руками не хватай.
Зорин тоже взял перчатки из ящика, стоящего у стены.
— Начали? — Он забормотал что-то, привычно запахло скошенной травой и молоком, Зорин замолчал, лишь ритмично покачиваясь из стороны в сторону.
— Почему он до костей не сгорел? — Я перфектно боролась с тошнотой.
— Твоя хозяйка, Гелюшка, его не до смерти пришибла, — оторвался от волшбы Зорин. — Он успел на нижний этаж доползти, а там на него ванна упала, вот и сохранился.
