За окном послышался рев мотора, и вязкое, как патока, время наконец ускорилось. В комнату ворвалась Ирка, следом задвинулся щупленький паренек с чемоданчиком. Арину оттеснили к столу, к немытой сковороде с остатками яичницы… Девушка не возражала, ей очень хотелось верить, что Ирка, врач первой квалификационной категории, отличница и ударница, знает свое дело. И паренек с чемоданом тоже знает.
За ситцевой занавеской застрекотал кардиограф, заговорили про сорванный ритм и госпитализацию, едко запахло лекарствами. Арина взяла со стола сковородку, отнесла на кухню. Когда туда зашла Ирка, сковородка была выдраена до блеска, а Арина все продолжала тереть ее губкой.
– Все, – сказала подруга, усаживаясь на колченогий табурет.
– Что – все?.. – Губка выпала из рук.
– Купировали приступ. Мерцалка у нее была, пароксизмальная. А ты что подумала? – Ирка посмотрела на нее подозрительно.
– Ничего. – Кухонным полотенцем Арина вытерла мокрый от испарины лоб, потом принялась вытирать сковороду. – Купировали – это же остановили, да?
– Типа того. Ей бы в больницу под наблюдение… – По лицу Ирки было ясно, что в больницу под наблюдение баба Глаша не собирается. – Чтобы хоть прокапали…
– Никаких шансов? – Ирка выглядела усталой, наверное, дежурство выдалось беспокойным.
– Ты же ее знаешь. – Подруга махнула рукой. – «Помирать нужно в родных стенах!» Это еще счастье, что ты к ней заглянула. Это твой скутер во дворе?
– Мой.
– А сумка зачем?
– Хочу отвезти на работу сменную одежду, – соврала она. – Пусть будет, на всякий случай.
– Ясно. – Ирка кивнула, добавила устало: – Ночка выдалась – зашибись! Даже не присели ни разу. С самого вечера по городу мотались, а теперь пожарным – веселье. Ты в курсе, что торфяники горят?
Арина молча кивнула.
– В старую сосну, ну, ту, что на въезде, молния ударила, и как заполыхало все! Весь лес с той стороны. А потом огонь перекинулся на торфяники. Теперь хрен потушат.
– Почему? – Арина взглянула на наручные часы. И не сбежала, и на работу снова опоздала.
– Потому что у пожарных на ходу только одна машина, две другие сломаны. Месяц пройдет, пока они справятся. Весь город в дыму. – Ирка шмыгнула носом, сказала с досадой: – Вот гадство!
Запиликал мобильный. Звонила Милочка, интересовалась, куда это она подевалась в разгар рабочего дня. Арина ответила, что у нее форс-мажор и она скоро будет, на что Милочка сообщила, что форс-мажор нынче у всех и только она одна за всех пашет и отдувается.
– Это с работы. – Арина виновато посмотрела на Ирку. – Мне пора.
– Езжай, – разрешила та. – Я сейчас в аптеку смотаюсь, поставлю бабе Глаше капельницу.
– А отдохнуть с дежурства? – Арина чувствовала себя предательницей.
– Здесь на диванчике перекантуюсь, мне не впервой. – Ирка зевнула и тут же спросила: – Что на улице делается, видела?
– Ты про птиц?
– Ага. Просто знамение какое-то.
– Знамение чего?
– А ничего хорошего. Помирает он, – сказала Ирка шепотом и зачем-то выглянула в окно.
– И ты знаешь? – Арина не удивилась, на удивление не осталось сил.
– А что тут знать-то?! Весь город только об этом и говорит. А ты еще ходила к нему… такому.
– Какому – такому?
– Умирающему.
– И что?
– И ничего! Дымить теперь будет, пока он не умрет. Мне так Васильевна, санитарка наша, рассказывала. А не помрет, пока колдовство свое кому-нибудь не передаст.
– Кому?
– Так вот в том-то и дело, что некому! Нет дураков с ним связываться.
– И что же теперь? Он так и будет… мучиться?
– Васильевна сказала, надо будет крышу в его доме разбирать.
– Зачем?
– Чтобы сам меньше мучился и людей не мучил. Но крыша – это крайняя мера. Кто ж ее станет разбирать!
