сделать.
И тогда я начал действовать.
Натянув сорочку и жилет, разложил на диване чемодан, достал из-под вороха вещей перевязь с кобурами, нацепил на себя, вставил заряженные револьверы. Надел сюртук, разгладил на боках, проверил перед зеркалом, заметно ли оружие.
В боковом отделении чемодана обнаружился подарок родителей на день рождения – маленький золотистый пистолет с черной инкрустацией, двумя буквами: «А» и «Н». Алек… нет, не МакГрин. Моя настоящая фамилия начинается на ту же букву, что стоит на рукояти папиного револьвера. Латинское «аш», и поэтому я – А.Н. Но как же звучит моя настоящая фамилия?
Разглядывая подарок, я покачал головой. Спасибо, Генри, только это оружие мне больше не годится. Оно подходило для меня еще вчера, а сегодня уже не по размеру. Взять подарок будет неправильно – все равно, что захватить в будущее кусок детства, что-то из старых привычек, возможно, милых и подходящих мне тогда, но теперь ненужных и даже вредных. Я-ребенок не смогу сделать то, что собираюсь, для этого нужен совсем другой человек – я- взрослый.
Положив золотистый пистолет на стол, я снова нащупал под сюртуком револьверы Генри и Джейн. Нет, не их – теперь они мои. Этим утром я
В чемодане нашлась бечевка, ею стянул волосы на затылке, надел кепи, глянул в зеркало – сойдет. Теперь волосы, главная моя примета, не видны. Из потайного кармана несессера достал ворох паспортов, большинство были для родителей, но среди них и несколько моих. Перебрав, выбрал один, на имя Алекса Гримуарди. Фамилия, конечно, та еще… Ладно, годится.
Сложив все необходимое, включая свой газовый фонарь, в несессер, я сунул в нагрудный карман расческу-ножик и окинул взглядом чемодан. Куда девать остаток вещей? Это же улики, их нельзя оставлять ищейкам, которые, без сомнения, скоро появятся здесь. Надо спешить, двое убийц вот-вот уедут… То и дело выглядывая в окно, на фаэтоны и толпу возле них, я отыскал в чемодане черную коробку, где лежал ворох разномастных очков. Их родители всегда брали на очередное дело – так, на всякий случай. Я выбрал одну пару с затемненными стеклами, нацепил на нос. Из другой коробки достал баллончик с керосином и зажигалку. Полил чемодан, диван, стол с гардеробом, золотистый пистолет на столе, остатки выплеснул на штору. И поджег.
Шум внизу не прекращался. Когда я закрыл дверь в номер, из-под нее потянуло дымом. Сбежав по лестнице, я через гудящий холл зашагал к дверям. Внимание привлекли трое, стоящие среди толпы, – растерянные, с багажом, который у них в неразберихе никто из служащих не спешил забрать. Низенький толстый господин с огненно-рыжими бакенбардами, высокая, худая веснушчатая дама и барышня лет семнадцати, тоже рыжая, тоже веснушчатая, с острым носом.
– Прощу прощения, – возмущенно заговорил господин на английском, когда я проходил мимо, – что происходит в этой чертовой дыре?!
Я не ответил ему, спеша к выходу, где давка уже рассосалась, но напоследок успел скользнуть взглядом по юной барышне и невесело подумал:
За последние минуты от «Высокого Дома» успели отъехать три или четыре фаэтона, и очередь из желающих немедленно укатить почти исчезла. Увидев мелькнувший в дверях последнего фаэтона черный цилиндр с белой ленточкой, я поспешил туда. Раскрасневшийся, тяжело дышащий кондуктор закрывал дверь, и когда я вспрыгнул на подножку, зло выкрикнул:
– Мест нет!
– Есть одно, видел в империале, – я ткнул пальцем вверх.
– Там тоже все занято!
Фаэтон дрогнул, свистнул, из трубы ударила струя пара. Шофер прокричал из кабины:
– Отбываем!
Кондуктор попытался спихнуть меня с подножки, и тогда я ударил его в грудь. Он крякнул, отшатнулся в проеме. Я выхватил из кармана портмоне, выудил оттуда десятирублевую банкноту и сунул ему в руку. Деньги были большие, и кондуктор, выпучив глаза на банкноту, судорожно скомкал ее в кулаке.
Поглубже нахлобучив кепи и подняв воротник сюртука, я по винтовой лесенке взбежал на империал, то есть второй, открытый этаж фаэтона. По дороге кинул взгляд в салон – Кариб и мистер Чосер усаживались между господином с козлиной бородой и дородной дамой, неодобрительно поглядывающей на них.
Фаэтон поехал в тот момент, когда я втиснулся на самый край лавки, возле астматически сопящего старичка в пальто и высоком цилиндре, который он зачем-то придерживал рукой, хотя ветер не дул. Машина покатила вокруг гостиницы, быстро миновала ее и свернула на дорогу, идущую через парк. Позади над «Высоким Домом» начал подниматься дым, донеслись крики.
Стояло холодное осеннее утро. Убийцы моих родителей и всех тех людей, что погибли под куполом, были совсем рядом. Я приложил руку к груди. Необычное чувство посетило меня: острое, ясное ощущение звенящей нити, протянувшейся от меня, прямо от сердца, к этим двоим. Нить шла к Чосеру и Карибу, но на них не заканчивалась. Туго натянутая, незримая, она проходила дальше – в смутную даль, где притаился тот, кто послал двух убийц.
Снова раздался свисток, и фаэтон ускорил ход.
