мгновение труп колдуна упал наземь, когти исчезли, демонический кнут погас и растаял, будто его и не было. Сердце убийцы больше не билось, кровь замедляла бег в жилах, легкие не наполнялись воздухом.
Заклинание Мясной Гроб было придумано самим Тобиусом и не имело известных аналогов. Его нельзя было использовать на больших расстояниях или держать в жезле, только вблизи, только свежесплетенным, но результат того стоил. Один удар — и неминуемая, неотвратимая смерть настигала любого. Самым сложным было подобраться к врагу вплотную: ведь волшебники обычно предпочитали атаковать друг друга на больших расстояниях.
Тобиус вытер рукавом мантии пот с грязного лба. Остатки чернил, кровь, копоть… Волшебник тихо застонал, думая о том, что хоть колдун и умер, но последствия его дел остались — лес продолжал гореть. Он пошел в сторону очага возгорания, думая, как бы потушить все и не надорваться, когда за спиной полыхнул новый источник жара. Маг развернулся, понимая, что не успевает защититься, но вместо Змеиного Языка с кнутом наготове увидел тварь из демонологических атласов — ахога. Козлоногое воплощение лжи, демон из Пекла, уродливое чудовище, источающее жар и серное зловоние.
Не обращая внимания на Тобиуса, демон легко подхватил труп Змеиного Языка и перебросил его себе на спину.
— Не смей! — Тобиус и сам не понял, откуда появилась в нем эта ревущая ярость, заполняющая грудь. — Это моя добыча! Эта падаль будет прибита к воротам Академии!
Ахог обратил к нему горящие глаза, дернул уродливым пятаком, хохотнул и растаял в огненной вспышке, оставив после себя лишь запах серы и быстро рассеивающийся черный дым. Тело колдуна он утащил с собой.
— Друзья в Пекле… — прохрипел Тобиус и закашлялся.
Призывать дождь, увещевая духов природы, не было сил, поэтому маг просто оторвался от земли и поднялся над дымной пеленой. Там он наконец смог вздохнуть и растереть слезящиеся влагой, вытянутой из воздуха, глаза. Дальше было проще: охватив самые низколетящие облака и спрессовав их в водяные сферы размером с тыкву, он градом обрушил эти снаряды на пожар. При ударе о землю и деревья шары взрывались, расплескивая воду во всех направлениях. Вскоре огонь угас, и по земле стал стелиться влажный серый дымок.
У подножия замшелых скал над братом Хорасом сидел брат Ольвех. Серый монашек водил руками по изуродованному телу своего собрата, от его пальцев на раны опускались тонкие золотистые нити. Рядом с телом Хораса лежал слабо шевелящийся и хныкающий сверток какого-то тряпья. Марэн валялся у входа в пещеру — он едва дышал, но все же продолжал цепляться за жизнь.
Забияка и Жнец стояли поодаль, ожидая приказов. Тобиус подумал, что это странно — ведь големы послушны только ему и, по сути, должны были ждать его внизу. Так почему же они поднялись?
— Это младенец? — обратился к петрианцу Тобиус, указывая на сверток.
— Да. Лежал и плакал в дальнем углу, там, где был основной распределительный узел.
— Вы будете искать его отца?
— Нет, — ответил монах после небольшого промедления. — Сему чаду суждено принять стезю служителя божьего. Отныне заботиться о нем будет Церковь.
— Понятно…
— Колдун? — спросил петрианец, не отрываясь от своих целительных манипуляций.
— Я убил его.
— Господь-Кузнец да простит вам сей грех. Тело?
— Можете мне не верить, но ахог унес его. Я ничего не смог сделать.
— Отчего бы и не поверить.
— Спасибо, что вытащили чара Марэна.
— Он — человек, — ответил брат Ольвех безразлично. — Все мы люди — как грешники, так и праведники. Все мы равны в глазах Его и в праве на жизнь равны тоже.
Тобиус поднял с земли жезл некроманта, с усилием взвалил тело на плечо и медленно выпрямился.
— На вашем месте я бы не торопился с этим, чар Тобиус.
— Что?
— Вы ведь хотите спасти сего грешника? Не надо, оставьте эту идею.
Тобиус помрачнел, поджал губы, его приятное лицо, сдобренное, как могло показаться, немалой долей благородной крови, в одночасье стало жестче, темнее.
— Тогда почему бы вам не оставить брата Хораса в покое? Он все еще дышит, но с такими ранами и без ухода умрет через несколько часов.
— Брат Хорас хороший человек, пылающий молот Господа, который еще послужит делу добра.
— А чар Марэн…
— Чар Марэн проклят. — Петрианец говорил тихо и ровно, как говорили все до единого члены его ордена, у которых будто были отняты все
