А она…
…и сваты.
…Никодим, сволочь, не отступился. Он упертый, коль втемяшится чего, то не отступит. Батюшку обхаживает, нашептывает, что, мол, до чего славно… Люциана магичка, и он маг… и детки с даром будут… оба рода прославят… единственный сынок. Наследник.
За него многие были бы рады дочек отдать.
А он за Люциану… пусть и перестарок. По обыкновенным-то меркам перестарок. Вона, подружки сердечные давно уже мужние бабы, и кто с дитем, а кто и с тремя. Она же, Люциана, все кобенится. И батюшке не понять, с чего.
Сказал даже, что коль Никодим нехорош, то пусть сама Люциана хорошего найдет.
Странно, что он не выдал.
Нашла уже… только не примет… холопа-то… в зятья… и правду говорит Никодим… позор… в столице такого еще не случалось, чтобы боярыня родовитая и за холопа… и не только в столице, во всем царстве Росском.
Как приключилось подобное?
Она ведь и не думала. И не чаяла. И по первости… ей просто нравилось, что ею восхищаются. А и какой бабе это по сердцу не придется? Никто и никогда еще не смотрел на Люциану с этаким восторгом, будто она — сама Божиня… а после-то…
…он ведь не глупый.
Только говорят, что все холопы — дурноваты. А Фрол… ему сперва знаний не хватало. Откудова им взяться-то? У него не было учителей, чтобы объясняли, показывали…
…зачем затеяли?
Петухи.
А она курица, если мается, не способная на поле ступить. Чего тогда пришла? Рассветный час, холодный. И ветерок шевелит шаль полупрозрачную, отцовский подарок. Диво дивное, вроде и шелк, а видно сквозь него, будто и нету этое ткани.
На плечи накинешь — и красиво, и греет…
Сердце не согреть.
…не примут.
…и батюшка отречется. Может, конечно, и простит… конечно, простит… потом, когда отгорит, откричится… но все одно от дома откажет. Ради сестрицы, которая в невестин возраст вошла.
И из столицы уехать придется.
Куда?
Громыхнуло. И Люциана, подхватив юбки, побежала… мокрая трава, скользкая… а до полосы деревьев далече. Но она успеет.
Остановит.
Не позволит одному другого убить… она ведь за тем сюда и явилась, чтобы остановить. А что медлила, так она ведь живая, а живому человеку свойственно сомневаться.
Алая молния разрезала небо.
И загудела земля, отзываясь на огонь. Ветром ледяным хлестануло по лицу, едва не опрокидывая.
— Стойте! — Голос Люцианы развеялся на этом ветру.
Завыло.
Застонало небо. Выгнулось, закрутило черный столп вихревой.
— Стойте вы, безумцы!
…а ведь выбора не станет, если один другого…
…стерпится — слюбится, нашептывал голос разума. Зачем уезжать. Бросать все… ведь иначе быть может… дом в столице… батюшка стареет, у него дар слабенький, такого ненадолго хватит. И Люцианина выходка здоровья подорвет. А если остаться… за ним приглядеть можно будет.
За сестрицею, которая дурное затеяла.
Отговорить…
…и Акадэмия… при ней сыщется для Люцианы местечко, ежель попросить по-родственному.
Любовь? У всех приключается. Отболит. Зарастет. Годы пройдут, с усмешкою сама вспоминать станет дурь эту девичью… боярыня и холоп… смешно ведь…
Не смешно.
Деревья захрустели и поломились, что спички.
— Остановитесь! — Порыв ветра закрутил Люциану, опутал прозрачною сеткой заморское шали. — Пожалуйста…
