оригинально творить и после ее появления.
Настойчивому инженеру Г. С. Альтшуллеру, обладавшему, по собственному признанию, меньшими изобретательскими возможностями, и при помощи методики не удается прийти к действительно оригинальным решениям.
В конечном счете ценность любой изобретательской методики проверяется качеством рожденных ею изобретений. Но — увы! — и некоторые другие изобретения, сделанные по схемам этой методики и описанные в книжках, не отмечены яркой печатью оригинальности.
Вот оптическая схема, позволяющая сравнивать показания стрелочных приборов. В ней нет ничего существенного. Здесь еще раз использован азбучный принцип совмещения оптических полей, применяющийся в дальномерах, стереокомпараторах, фотометрах, уровнемерах, прицелах, микрометрах, тысячах подобных приборов.
Вот башенные часы, где маленький циферблат широко проектируется на стену башни, как «в дневном кино». Г. С. Альтшуллер почему-то называет это решение «почти безупречным». Очевидно, однако, что часы работать не будут. При наибольших достижимых сегодня яркостях световой проекции мутный циферблат потеряется в солнечный день на фоне слепящего неба.
Да и принцип, уже бывший в употреблении. Самодельный эпидиаскоп для проекции ручных часов на потолок в ночное время был описан мною в журнале «Знание — сила» тридцать лет назад. Я заимствовал его идею из какой-то книжки, выпущенной еще в прошлом веке.
Эти факты ложатся на чашку весов, говорящую не в пользу методики бакинских изобретателей.
Выходит, что методика есть, а изобретений пока не видно. В чем тут заковыка?
Оговоримся решительно и сразу же. Не какой-нибудь особенный критический пыл толкает нас. Повторяем, что на данном этапе пропаганда различных, даже самых несовершенных методов пробуждения изобретательской мысли представляется нам гораздо более нужным делом, чем придирчивая их критика. Так строится эта глава. Если мы и стремимся разобраться в затруднениях авторов «изобретательской методики», то нами движет то же безотчетное чувство, которое испытывает прохожий, заметив буксующий грузовик.
В чем же все-таки заковыка?
Г. С. Альтшуллер правильно понял, что противоречия — движущая сила всякого развития. Но неправильно то, что из всех противоречий он выделил только внутренние противоречия и, что самое главное, пытается снять их в самой машине. Так, конечно, никогда не придешь к революционным сдвигам. Это легче всего понять на соседнем примере, из общественных наук. Капитализм не исправишь примирением внутренних его противоречий, путем реформ, — надо сдать на слом всю капиталистическую машину, заменить ее социалистическим строем. Бесполезно копаться в стропах и гайдропах, приспосабливая воздушный шар к нуждам пассажирского транспорта, примиряя и снимая противоречия внутри его конструкции. Аэростат не исправишь никакими техническими реформами. Надо крест поставить на воздушном шаре и придумать летательный аппарат тяжелее воздуха. Тут-то и начинается революционное, истинно изобретательское творчество. Но методика бакинских авторов не расчищает путь к таким революционным преобразованиям. Она тянет мысль по пологим дорожкам простых усовершенствований, и причина бескрылости ее объясняется, по-видимому, тем, что, по сути дела, это, если можно так выразиться, «технический реформизм».
Противоречия, существующие внутри машин, не единственные пружины технического прогресса, а всего лишь одни из бесчисленных пружин, двигающих технику в человеческом обществе. Это можно легко увидеть, если полностью и внимательно прочитать труды тех мыслителей, ученых, изобретателей, из которых вырван подбор цитат о противоречиях в машинах. Изобретения рождаются противоречиями всего производства в целом. И поэтому анализ всех технических, экономических, исторических, общественных противоречий, вызывающих рождение новой машины, вырастает в безмерно трудную задачу.
Напрасно думать, что заменой слова «изобрести» на слова «преодолеть противоречие» облегчаются или снимаются творческие трудности.
Наоборот, тут-то и разгорается творчество. Ведь борьба за снятие всех и всяких противоречий, непрерывно возникающих в жизни, это и есть процесс живого вдохновенного исторического творчества. И пытаться издать универсальную инструкцию по преодолению всевозможных противоречий жизни, вероятно, такая же наивная попытка, как издание карманной брошюры «Как научиться жить».
Обложка с заголовком «Как научиться изобретать» напоминает что-то… Да, старинную книжку, озаглавленную «Как научиться писать стихи»! Одно время выпускали такие книжки. Я не отношусь к сварливым литературоведам, находящим в них одно смешное. Здесь подобран кое-какой материал. Например, типовые словарики рифм: роза любовь
мороза кровь
поучительные формулы чередования рифм в строфе:
abab аbba
и полезные схемки ритмов, поясняющие все эти «ямбы» и «хореи»: — / — / — / — /, / — / — / — / -
Новичок, вероятно, почерпнет начальные представления о конструкции стиха, а читатель прилежный, основательно попотев, даже выдаст в альбом что-нибудь стихотворное, какой-нибудь триолет — черт его подери! Но боюсь, что в нем не окажется ни грана поэзии…
Что греха таить, и в горах описаний изобретений, хранящихся в патентных библиотеках, есть немало нежизненных, вымученных, мертворожденных, утомительно перепевающих друг друга технических выдумок — вот таких, как этот дубоватый, вписанный в альбом триолет! Книжки типа «Как научиться изобретать» несомненно чем-то помогут неподготовленному читателю, но, конечно, не сделают из него настоящего изобретателя.
Никакие инструкции по поэтическому творчеству никогда не родят пушкинского «Пророка», глаголом жгущего сердца людей; никакие наставления по изобретательскому творчеству никогда не родят идею, несущую в мир прометеев пламень. Великие изобретения рождаются не из схем, а в могучем течении и кипении жизни. Признаемся откровенно, не мороча читателям голову, еще нет в природе методики изобретательства.
Р. Бахтамов, пожалуй, излишне жестоко обошелся с пушкинским серафимом, полагая, что выпотрошил по винтикам все, что скрывалось под туманным понятием «вдохновенье».
Вдохновенье — полезное слово. В нем зов родины, зов века, и подсказки природы, голоса истории, трудный опыт изобретателя, его жизнь. В нем вся сложность нерасшифрованных еще движений мысли, высший пилотаж фантазии, сложность, от которой отмахнуться невозможно.
Много лет назад, еще в прошлом веке, на открытии Киевского политехнического института знаменитый русский механик и педагог В. Л. Кирпичев прочел лекцию «Значение фантазии для инженеров». В заключение он сказал:
«Если вы, милостивые государи, убедились из моих слов в важном значении фантазии для технической деятельности, то, может быть, потребуете, как от педагога, указаний, как можно развивать в детях это драгоценное качество. Можно ли подготовить изобретателя?
Я в этом сильно сомневаюсь. В Америке была издана книга под заглавием «Как делать изобретения». Путеводитель для изобретателей. Это очень интересное сочинение. Но я не думаю, чтобы оно достигло своей цели. Путеводитель для фантастической неведомой страны труднее написать, чем для Франции и Швейцарии. Изобретатели никогда не дождутся своего Бедекера».
Еще более категорически высказывается такой вдумчивый исследователь изобретательского творчества, как Н. Середа:
«Есть ли, — спрашивает он, — незыблемые способы, позволяющие сделать открытие и изобретение?
Если вы станете утверждать, что они есть, стоит только их узнать, выучить и применить, то вы можете сослужить плохую службу молодому поколению, привить легкое отношение к нелегкому изобретательскому труду, демобилизовать волю к овладению многообразным изобретательским мастерством, представить сложный творческий путь, как путь сплошных побед, по которому новичок, вооруженный вашими рецептами изобретательства, «придет, увидит, победит».
Когда думаешь о «методиках изобретательства», вспоминается «методика ваянья», которой поделился с назойливыми современниками великий французский скульптор Роден. Когда к скульптору пристали с расспросами, как он создает свои статуи, он ответил: «Беру глыбу мрамора и отсекаю все лишнее».
Следуя Родену, творческий процесс ваяния можно разбить на следующие стадии:
1. Определение идеи скульптуры.
2. Выбор глыбы мрамора.
3. Определение всего лишнего.
4. Удаление всего лишнего.
5. Полировка или золочение шедевра и т. п.
Я попробовал взять кусок пластилина и последовательно применил все стадии методики Родена. Получилось вроде ничего себе. Вроде человеческой фигуры. Но у Родена выходили гениальные скульптуры. Впрочем, это и понятно. Ведь их делал сам автор методики!
Но один бесспорный и немаловажный факт все-таки остался не объясненным. Как же получилось, что Г. С. Альтшуллер, ранее терпевший одни отказы, после разработки изобретательской методики начал получать авторские свидетельства?
В его книжке, быть может, помимо воли автора, дан еще один ответ на этот вопрос.
«Работа над созданием методики, — пишет автор, — была начата мною в 1946 году. Потребовалось самым детальным образом изучить историю многих областей техники, чтобы понять, как возникает потребность в изобретениях и как эти изобретения делаются. Уже в первые три года работы было проанализировано 4000 описаний различных изобретений…» и дальше «…мне пришлось беседовать, консультироваться, дискутировать с очень многими новаторами. Это были разные люди: по изобретательскому стажу, техническому кругозору, специальностям и склонностям. Их объединяло одно: стремление создавать новое».
Хороший путь в изобретательство.
Уверены, что если кипящий в котле производства и способный к техническому творчеству человек проведет хотя бы четверть этой огромной работы, скажем, проанализирует лишь 1000 описаний различных изобретений, побеседует с очень многими новаторами, то он отшлифует свой изобретательский ум и, возможно, станет предлагать толковые изобретения. Можно ли сомневаться, что изобретателем легче сделается тот, кто умеет развивать свою творческую личность?!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
