– Ага, вьетнамские производители виноваты и китайские наноассемблеры. – Пора идти ва-банк, хотя в первый день и не хочется. – Извините, я не скажу где и как, но видел запись, показывающую, как атмосферный зонд кое-что приволок
Она помедлила с ответом, потянув из трубочки радужную жидкость, однако ни тени растерянности.
– Я думаю, что вы не отфильтровали оптические искажения. Кстати, вы можете совершить экскурсию
Она сделала сильный ход. Типа, отвечай за базар, если не слабо.
– У всех наших есть. Год жизни на него убил.
– Тогда завтра в шесть ноль-ноль по СЗВ[4] подходите к катерному терминалу. Я вам оформлю вылет.
– Так просто?
– Почему нет? – Змейка на ее шее бодро вспыхнула и долго не гасла. – Мы тут не страдаем формализмом. Моя фирма оплачивает приличную часть содержания станции, так что будем пользоваться без зазрения совести. Напишем в отчете про испытание систем взаимодействия «пилот-машина».
В шесть утра по стандартному времени я был у катерного терминала. Мне дали одну из самых мощных машин, которые имелись на станции, два маршевых двигателя с приличной тягой, система гравитационной компенсации. У нее даже собственное имя было – «Боливар». Едва робомех отчитался передо мной, что все «системы проверены и работают нормально», как появилась та самая Шайна Гольд.
Боливару, как известно, не снести двоих. Я едва сумел смягчить голос:
– Госпожа Гольд, вам не мешало бы еще немного пообнимать подушку, а то круги под глазами будут.
– Эти исследовательские катера – модифицированные боевые космопланы «FX-129», замечу, двухместные. Ау меня летная подготовка не меньше вашей. Запас топлива у него на полтора часа, так что мои коллеги еще и не успеют проснуться, если вас это волнует.
На ее коллег, это жулье де-немуровское, мне плевать, и пусть это она волнуется насчет моих летных навыков. Хотел было напеть про «поедем, красотка, кататься» (меня, между прочим, в свое время чуть не взяли в хор Черноморского флота), но вовремя вспомнил, что у героев песни все кончилось аварийной ситуацией.
До высоты «– 10» я шел по сигналам планетостационарных навигационных станций, на которые ориентируются все корабли, швартующиеся к «Юпитеру-12». Затем навигация стала опираться на планетосинхронные радиомаяки, которыми пользуются автономные зонды ближней разведки. Наконец, меня стала вести база «Доннар» по азимутальному каналу. Однако его направление не всегда совпадало с направлением ветра, а биться с потоками в юпитерианской атмосфере не рекомендуется, самые разнузданные земные ураганы по сравнению со здешними – это дыхание младенца. Поэтому все время приходилось рыскать, чтобы не потерять канал.
Во время этих рысканий от крыльев на центроплан регулярно выходила сильная вибрация, потому приходилось гасить скорость, задирая нос и изменяя вектор тяги. Иногда помогало, а иногда машину начинало швырять, как макаронину в супе. На мгновение я увидел «Доннар» в разрыве между лохматыми и густыми как борода Зевса аммиачными облаками. Ту самую таинственную базу западных вояк из НАСН, которая появилась после того, как российскую станцию «Юпитер-5» приговорили всей «международной общественностью» сбросить на планету – якобы за радиоактивное загрязнение среды. И аэродинамическими формами, и постоянно работающими двигателями – у нее силовая установка типа «ядерная лампа» – база «Доннар» напоминала огромный стратегический бомбардировщик. Возможно, ее персонал, если таковой существует, видел вполне оптически и меня – но вряд ли догадывался, что я просто катаюсь на дорогостоящем космоплане вместе с подружкой.
– Так что, Ник, если бы в атмосфере Юпитера присутствовала некая опасность, то она бы отразилась первым делом на базе «Доннар».
– Вы не возражаете, если мы спустимся еще немного ниже. Пилоты русского космофлота ныряли и на семьдесят километров.
– В этом нет необходимости, но если очень хочется, то быстро, минута туда, минута обратно…
Сейчас в мои зрачки подшлемный дисплей закачивал картинки, полученные системой обзора нижней полусферы. Так, поработаю по специальности, переключу их на нейроинтерфейс зрительных нервов.
Режим телеприсутствия всегда бьет по эмоциям, а сейчас вообще захватило дух. Катера как будто не стало, я находился между исполинских светло- голубых стен облачного каньона, «сделанного» из кристаллов аммиачного льда; подо мной текла со скоростью полтысячи километров в час желто- коричневая «река», подкрашенная сульфидом аммония. Та самая атмосферная структура Южный приполярный пояс, которая порой исчезает на десятилетия.
Я направил «Боливара» к юпитерианской реке, вот гребни ее волн почти уже достают до корпуса. Оказалось, переборщил. Машину подхватила мощная турбулентность и бросила в сторону.
Я готов был резко поднять «Боливара», как в кабрировании. Потянул ручку управления на себя, и именно в этот момент случилось странное: машина, завалившись на корму и заработав критический угол атаки, стала падать – десять, пятнадцать, двадцать километров. Это при нормальной тяге и отданной команде «поймать горизонт».
Еще немного, и мы достигнем той высоты, с которой никто не возвращался. Исчез навигационный луч «Доннара», забитый электромагнитным ревом Юпитера. Температура за бортом поднялась до 200 по Кельвину. В какой-то сотне километров от нас с дикой скоростью пробила молния – электрическая