выросли рога.
— Вы не местный? — нарушил, наконец, тишину продавец, а его прищур сделался ещё уже.
— Мы с другом тут недавно. Прекрасный город у вас, кстати.
— Здесь. Никто. В горы. Не ходит, — вкрадчиво проговорил седой, заметно помрачнев.
— А… почему?
— ГШ берёте? — нарочито проигнорировал он мой невинный вопрос.
— Конечно. Зайду к вам завтра с деньгами. Увы, не имею при себе нужной суммы.
— Буду ждать, — убрал седой с прилавка "подарок" и понизившимся голосом произнёс мне вдогонку: — Отговорите вашего друга, если не желаете ему смерти.
— Конечно, непременно. Всего доброго.
В назначенный час следующего дня я вышел дворами к "Полной чаше." Ничего подозрительного перед кабаком: пара забулдыг замерзает в канаве, какая-то баба, не найдя своего мужика, стоит на крыльце с разинутым хавальником, соображая, где еще, как не здесь, искать своего супружника. В общем, все как обычно. Разве что мироновский мерин опять дремлет, в ожидании хозяина, но на этот раз в компании парня, одетого в синюю телогрейку, светлые шерстяные штаны и с рыжей шапкой на башке.
— Вечер добрый, — я вошел и мельком оглядел зал. Вся честная компания расположилась за тем же столом, что и мы давеча с Бактерией — в углу, недалеко от барной стойки, напротив дверей. Люблю я, понимаешь, держать главный вход под прицелом и запасной под боком. Есть у меня такая слабость.
Сам Вован, сученок, все-таки уже успел нажраться до остекленения в глазах. Ну и хер с ним, главное — дело сделал.
— И тебе не хворать, — меня внимательно изучали три пары глаз. И только детина, которого Бактерия представил утром, как Матвея, лишь мельком зыркнув на меня, безучастно смотрел теперь в узкое закопченное окно.
— Вован сказал, что ты… — начал, было, дядечка лет пятидесяти с покрытым оспинами лицом и рыжими усами. Мирон Черный, наверное.
— Да, и мне нужны работники, компаньоны и просто добрые соседи. Поэтому я предлагаю вам сделку: все получают свое честно проебанное обратно, а Мирон — долю в тутошней лавке. Но… — я поднял вверх указательный палец, и все четверо мои собеседника уставились на него, — …только после того, как я заебашу завтра Степу-Хряка.
— Эта… а за каким хуем тогда мы тебе нужны? — спросил рябой, сразу повеселевший от мысли, что за него сделают то, на что он никогда бы не решился, хотя всегда этого хотел.
— Родню хрякову порешить, — ответил я без затей. Ведь не зассыте?
— Гриша ты как? — посмотрел вмиг поскучневший рябой на долговязого мужика с ничего не выражающими бесцветными глазами.
— Я в деле. Баба моя с голодухи уже не встает и малой того и гляди откинется.
— Филя?
— И я. За батьку с мамкой покойных этих хряковых выблядков всех порву.
— Матвей?
— А я чо? Мне что ебать подтаскивать, что ебаных оттаскивать.
— Ик, — сказал Вован, хотя его никто не спрашивал.
Атмосфера за столом разрядилась. Все заулыбались. Кто-то потянулся к бутылке, предвкушая дружескую попойку. Да. А ведь мы еще даже не представились. Ничто так не сближает, как соучастие в будущем убийстве.
Однако я решительно сдвинул стаканы и тарелки в сторону, перевернул меню обратной стороной и достал карандаш, — давай рисуй, где там что у твоего соседа в Чашкинцах стоит.
Глава 10
Никогда всерьез не воспринимал эти сказки Святых Отцов о бренной душе, навсегда покидающей тело убиенного, и отправляющуюся либо в райские кущи, либо к дьяволу на сковородку. Там, где нужны холодная голова, умелые руки и тонкий расчет, не место этим бредням для сельских дурачков. Для меня приведение клиента в нужное заказчику состояние всегда было больше чем работой. Этот процесс сродни искусству, и лично мне долгими зимними вечерами, сидя у огня с бутылочкой, бывает приятно вспомнить, как красиво был исполнен тот или иной персонаж. Хотя нет, какое нахуй искусство?
